На тротуаре - страница 8

Ему захотелось понять, что он собой представляет. Стоит ли он чего-нибудь или всегда был только чужой тенью. Чтобы понять это, надо начать с Маринова. Сейчас он пойдет к нему и потребует немедленно распорядиться насчет комнаты.

Он быстро зашагал к конторе, но увидел идущего ему навстречу человека в спецовке, с шахтерской лампой в руках. Шахтер шел с большим трудом.

— Что с вами? — спросил Евгений.

— Худо мне.

— Как вас зовут?

— Симо.

— Симо, когда вам стало плохо?

— Еще вчера вечером.

— Почему не пришли ко мне?

Наступает молчание. Не верит ему этот человек, что ли?

Оказалось — бронхопневмония. Ничего страшного. Надо только сохранять спокойствие, чтобы не повторилась история с вывихнутым плечом. Он хорошо помнил статистику. До открытия пенициллина смертность — тридцать процентов, после — меньше одного. Пенициллина хватало с избытком.

Он обернулся и посмотрел на шкаф. Ампул сколько угодно. Его охватило странное чувство. Как будто за его спиной стоит целая армия — танки, пушки. Одно движение руки — и все это двинется в наступление.

Он продолжил осмотр больного. Приложил стетоскоп к груди. И только хотел его отнять, как услышал шум Раз… другой… Он вздрогнул. Долгий, скребущий шум.

У этого человека больное сердце. «Пневмония лижет легкие и кусает сердце…» — мысленно повторил Евгений. Тут-то и кроется наибольшая опасность, даже если сердце до болезни было здоровое.

Это конец. Не везет ему. А этот человечек! Что можно сделать для него? Щуплый, худой, лет сорока пяти. Наверно, отец семейства, а сам ростом с ребенка. И к тому же целыми днями под землей. Товарищи его — крепкие, рослые, он им по пояс, а работает наравне со всеми. И вот заболел. Беспомощный, обессиленный лежит на койке.

Только раз он спросил:

— Ты мне поможешь, доктор? — потом замолчал. Но немного погодя застонал и сказал: — Тяжко мне, доктор.

— Расскажи подробно, что ты чувствуешь?

— Душит меня… сильно душит.

Сердечная слабость начинается. Или она началась раньше, а теперь дело идет к концу. Евгений лихорадочно ищет пульс. Может быть, это уже колапс? Есть ли пот? Холодный, липкий пот?.. Есть ли такой пот? Нет. Но зрачки… надо посмотреть зрачки и прежде всего пульс… Евгений прикасается к коже. Ощущает ее. Чувствует даже волоски на ней, но артерию найти не может. Неужели конец? Евгений быстро ощупывает руку выше. Там вообще нельзя уловить пульса. Снова ищет ниже.

— Симо… ты слышишь меня, Симо?

Склоняется над больным. Тот тяжело дышит и медленно открывает глаза.

— Я слышу, доктор.

— Как ты, Симо? Прошу тебя, скажи, как ты?

И снова ищет пульс. Наконец находит. Второпях он искал его не там, где надо.

Сердце билось совсем ровно. Так ровно, что Евгений обрадовался и подумал, что теперь больной вне опасности. Но через некоторое время смерил температуру — оказалось, что она поднимается. Почти сорок. Дыхание больного стало затрудненным. Он пытался кашлять, но сил не было и дыхание замирало вместе с кашлем.

Все, что он сделал, пока было безрезультатно. Вероятно, это вирусная пневмония, тут пенициллин не действует.

Раз десять он заглядывал в справочник, проверял, не упустил ли чего-нибудь. Нет, все возможное он сделал. Будь больной даже в Софии, вообще где угодно — все было бы так же. Больше ничего нельзя предпринять.

Это каждому будет ясно. И к ответственности его не привлекут. Какой маленький этот Симо. В чем только душа держится! Оттого-то его и прозвали Симо-душа. Он и стонал как-то деликатно. Тихо, сдавленно, сдерживался изо всех сил, а когда уже было невмоготу, говорил: «Ох… тяжко…» Временами открывал рот и жадно хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег.

Прошло полчаса или час. Вдруг громко постучали. Евгений вздрогнул. Встал и быстро открыл дверь. Перед домом стояли четверо шахтеров. Они были в спецовках, Смена только что кончилась.

— Заходите… заходите быстрее. — И тут же повел их к больному. Шахтеры подошли к Симо. Один снял шапку и спросил:

— Ну что, как ты?

Симо слабо улыбнулся.

— Пришли, значит, меня проведать…

— Потом… потом… — вмешался Евгений, приглашая шахтеров сесть. Они уже брали стулья, но тут он сказал: