На узкой лестнице - страница 11

— Что это за мерзкая железяка? — закричала она.

Он стоял рядом, выжидая момент, чтобы вручить ей упаковку хорошего лекарства «Бисептол» — пусть полечится как следует.

— Во-первых, это не железяка, а во-вторых, не мерзкая, как выразились вы. Это ваша помощница, это подставка под любую горячую вещь. Можете даже утюг поставить.

— Уберите ее немедленно. Вы слышите? Отнесите ее на кухню, в коридор, куда угодно.

— А напрасно!

Раиса Михайловна разволновалась; она хорошо переносила бестолковость детей, а взрослым… взрослым не прощала. Она встала у балконной двери, смотрела, как раскачивает ветер провисшую бельевую веревку, и представляла Раиса Михайловна на своем месте княжну Марью. Вот так же стоит княжна у открытого окна и с такой же, как и у Раисы Михайловны, болью думает о князе Андрее: сушит все-таки мужчин умственная работа. Раиса Михайловна не раз убеждалась: в женской душе мужчины совершенно не разбираются. Они судят по себе и не хотят понять, что у женщин-то все по-другому. Хорош психолог, приносит в дом женщины паршивую железяку и дарит ей, словно букет хризантем. Им только подарить, дальнейшее их не волнует, они даже не догадываются, бедной женщине ломать потом голову: а что они, мужчины, имеют в виду, делая тот или иной подарок. Любой пустяк, а уж тем более знаки внимания, женщины воспринимают чувствами. Женщина сильна своим особым женским эгоизмом, и это называется быть личностью. А иначе нельзя, иначе будет, как у Льва Николаевича: было за что ценить, не было за что любить.

— Болезнь совсем ослабила ваш организм.

— При чем тут организм… Мне хотелось бы знать, до каких пор вы будете носить в мой дом всякие болтики и шурупчики? Как видите, я прекрасно обхожусь и без них.

— Смотрите, какая смелая женщина.

На букетик цветов полку не повесишь и под холодильник не подложишь его, чтобы тот дребезжал не так звонко. И вот эти ее реплики лишний раз показывают несовершенство ее природы: полное отсутствие практичности. А она, когда стала задумываться, что же ее раздражает в Викентии Викентьевиче, уяснила, наконец, для себя: он несет в себе отпечаток среды.

Справедливости ради надо сказать: он в ней — несовершенство, она в нем — отпечаток обнаружили не сразу; поначалу все у них было как у людей. Познакомились они в читальном зале городской библиотеки. Раиса Михайловна забежала туда полистать иллюстрированные журналы, а Викентий Викентьевич — покопаться в справочной литературе. В кино ходили, бывали в Центральном парке культуры и отдыха. О себе рассказывали. У Раисы Михайловны оставался на всем белом свете единственный родной человек — мама в деревне. А у Викентия Викентьевича никого не было, воспитывался в детдоме. События они не торопили, проверяли надежность чувств. Загс, считали они, никуда не убежит. На счастье ли их, на беду ли, но шелестела тогда всеобщая молодежная дискуссия: загс — не старомодно ли это в век синхрофазотрона? На задорные письма в газеты отвечали почтенные ученые, они говорили, что не старомодно, и приводили цитаты из классиков. А кто сейчас читает цитаты? Могильщики загса и семейных отношений каркали как нельзя более кстати: они словно бы снимали квартирный вопрос. Молодые специалисты: психолог из НИИ и словесница средней школы жили тогда подселенцами в чужих семьях, занимали маленькие комнаты. А потом они прочитали открытое письмо какой-то женщины, которая рассказывала, как хорошо жить с мужем порознь, никакого тебе нижнего белья, никаких оскорбляющих душу постирушек. Каждая встреча превращается в праздник. Цветы и шампанское! Шампанское и цветы! Такое не может не запасть в душу, тем более что и Раиса Михайловна и Викентий Викентьевич считали себя людьми современными: она — без деревенских предрассудков, а он — без детдомовской ограниченности.

Викентий Викентьевич деликатно кашлянул.

— Может, выпьем вашего фирменного чая?

Раиса Михайловна вышла из задумчивости, отвернулась от балкона.

— Да, конечно… Я хотела вас, Викентий, угостить винегретом, но не успела. Вы так стремительно приехали. Вы что, на такси?

— С чего бы? Я еще утром сказал, что буду после работы.