На узкой лестнице - страница 13

С силой захлопнула дверь за ним Раиса Михайловна. Привалилась она к косяку, успокаивая дыхание. Дура, дура, что не взяла собаку. Подбежала бы сейчас собачка и лизнула бессильно опущенную руку. И оттого что ушел он просто так и собаку она не взяла, такая тошнота накатила, просто сил никаких.

И тут она увидела железяку.

Раиса Михайловна взяла ее с брезгливой осторожностью двумя пальцами и понесла к балкону.

А Викентий Викентьевич благополучно спустился вниз, вышел на крыльцо. Хорошо на улице: ветер стих, спала жара, вершины деревьев в лучах заходящего солнца кажутся седыми.

А может быть, рискнуть разок да взять такси? Если и в этом себе отказывать, то зачем тогда живем? Но тут плавные мысли его нарушил черный предмет, который прилетел откуда-то сверху и плюхнулся в центр клумбы. Викентий Викентьевич и шею вытянул, и на цыпочки привстал — так ему захотелось узнать, что же это такое прилетело? Но, к сожалению, высока трава была на клумбе и слишком густы заросли золотых шаров.

Евгений Александрович то и дело удивлялся собственной рассеянности: что бы ни делал он сегодня, как бы, на первый взгляд, ни уходил с головой в работу, он ни на минуту не переставал ощущать едва слышимую, почти незаметную боль внутри себя. Когда боль накапливалась и давала о себе достаточно ясно знать, Евгений Александрович, словно для того чтобы успокоить ее, откладывал бумаги и подходил к окну.

Погода была сумбурная. Еще минуту назад проносились у самого стекла крупные сырые хлопья февральского снега, и вдруг внезапно прояснялись небеса, и остатки туч, редкие, дырявые, похожие на сильно растянутую вату, в мгновение ока терялись, растворялись в солнечном свете.

Окно было большим, почти до самого пола, поэтому отсюда, с высоты четвертого этажа, хорошо просматривалась затянутая льдом и занесенная снегом Волга, ее высокий правый берег с темнеющим гребешком леса, к которому тянулась извилистая нитка санного пути.

К этому лесу, к деревушкам, доживающим век у порога его, Евгений Александрович часто приходил на лыжах, вставал на бугре, опирался на палки, отдыхал и думал, и мысли его в те минуты были просты и восторженны, как у ребенка. Его радовало всё: и то, что он живет, двигается, что может в полный голос затянуть песню и никто не посмотрит на него укоризненно; что гладок и надежен речной лед, и красивы деревушки под снежным покровом. И как будто бы нет за спиною печатных трудов, изнурительных научных баталий и всего, всего прочего, что с лихвою отпускается в жизни, прежде чем будет защищена кандидатская.

Евгений Александрович смотрел в окно и покачивал головой, и ему начинало казаться, что никогда на природу он не выбирался, а теперь уж и вовсе не выберется, и что лежит перед его окном совершенно незнакомая река, и неизвестно куда уходит тонкая нитка санного пути. И даже нет интереса узнать — а куда, действительно, уходит она…

Странная эта боль, и сравнить ее не с чем. Вчера чуть было не лишился отца. Но все обошлось. Однако же… Нет! Будем считать так — на этот раз все обошлось! Все обошлось! На этот раз!

И Евгений Александрович возвращался к письменному столу.

Было ему тридцать восемь лет, шестой месяц он занимал кресло проректора и пока что вникал в дела.

Дверь кабинета осторожно приоткрылась, показалась голова Вали Беловой, технического редактора из редакционно-издательского отдела.

— Можно к вам?

— Если нужно, то можно.

Тогда Валентина уверенно распахнула дверь и вошла в кабинет. Чувствовала она себя в официальном кабинете довольно свободно: ей приходилось бывать здесь чуть ли не каждый день по типографским делам. А поскольку в полиграфии, в своей специальности, она разбиралась больше Евгения Александровича, то пробуждала в его душе самые добрые чувства. Они даже перешучивались. Валентина как-то спросила:

— Вы, случайно, не знаете, как размножаются кактусы?

На что Евгений Александрович тут же ответил:

— Ни разу не видел. Ночью я сплю.

Пока Евгений Александрович читал и подписывал бумаги, Валентина разглядывала его. Она сказала:

— Вы сегодня плохо выглядите.

Вместо того чтобы ответить что-нибудь остроумное, Евгений Александрович снял очки и стал протирать линзы носовым платком.