На узкой лестнице - страница 32

стр.

Так и утекало время в песок. Но в какой-то момент вдруг накатывала невозможная тоска, и так тревожно делалось на душе, словно пришла пора подводить итоги, а подводить-то нечего.

И вот в какой-нибудь такой день Андрей Иванович звонил сыну.

На этот раз транспорт складывался на редкость удачно: Андрей Иванович только и успевал добегать до остановок да запрыгивать в салоны; катил Андрей Иванович прямо-таки экспрессом по городу, и все на зеленый свет. Вот и вышло, что приехал он минут на тридцать раньше обещанного. По бетонным плитам, уложенным вместо асфальта, он прошел сквозь густую заросль берез, удивительный клочок дикой, никем не тронутой природы. Проходя здесь, он всегда думал: не тронули только потому, что деревья тесно прижались друг к другу, как это делают люди в минуты смертельной опасности и, бывает, выживают.

Поднялся на четвертый этаж, позвонил. Тишина. Позвонил еще, взглянул на часы — половина седьмого. Черт те что! Знали же, что тащится человек с другого конца города. Могли бы вообще никуда не уходить… Нет, он не будет ждать. Он оставит знак — был, дескать! — и немедленно в обратный путь. Андрей Иванович достал маленькую шоколадку и засунул ее в щель между дверью и косяком. Когда они будут открывать, шоколадка упадет, и не увидеть ее будет никак нельзя.

И на душе наступило деловое спокойствие. Спускался по лестнице он медленно, на площадке второго этажа курил какой-то тип в расстегнутой рубахе и домашних тапочках, и смотрел он на Андрея Ивановича так, словно у него в дипломате краденые вещи.

На улице было тихо, предвечерне торжественно. Солнце ушло на запад, но светлы были еще верхушки березовой рощицы, но между стволов стояла чернильная мгла.

Андрей Иванович поставил дипломат на скамейку. Надо бы, конечно, идти, но он мешкал чего-то. Такая апатия, что и шага ступить не хочется. И тут он услышал: па-па… Обернулся — и увидел: огибая застывшую лужу, шли к нему все трое — Витя впереди, похлопывая по ноге прутиком, следом Марина в каком-то немыслимом манто и отставшая от всех Танечка. Такой маленькой показалась она сразу ему, в красной шапке, в пестрых чулочках, и к груди она прижимала какой-то сверток; Андрей Иванович так и подумал: не иначе запеленутая кукла.

Все он увидел единым взглядом, каждая мелочь тут же запечатлелась в сознании, словно на фотопленке. Больше всего его поразили пестрые вязаные чулочки на ногах дочери. Что-то тревожное было в этой пестроте.

— Папа, здравствуй, — сказал Витя. — А нам подарили таксенка.

Танечка молча положила сверток, и Андрей Иванович увидел продолговатую коричневую голову щенка.

— Он еще маленький и все время скулит, — сказала Танечка.

Разувались в коридоре. Витя, кряхтя, расшнуровывал спортивные ботинки. Он как будто бы еще сильнее поправился с тех пор, пока не видел его Андрей Иванович. Надо… — и животик, как начальник в миниатюре. Марина бросила на журнальный столик диковинный платок, густо прошитый серебряной нитью.

В комнате было зябко, так и шла холодная струя в приоткрытую форточку. Щенок, которого положили на диван, поднял голову и тихонечко заскулил.

— Как поживаем, детки?

— Хорошо, — сказал Витя.

Он уселся за свой стол, придвинул лист бумаги и снял колпачок фломастера.

— Хорошо, — эхом повторила Танечка и склонилась над щенком.

Марина фыркнула и ушла на кухню.

— Я нарисую для бабушки корабль.

— Ага, — кивнула Танечка. — Я передам.

— И подводную лодку.

— А у нас живет снегирь, — сказала Танечка, и Андрей Иванович понял: это относилось к нему.

— А учишься как, маленькая?

— Хорошо. — Она продолжала освобождать щенка от каких-то тряпок. — А Витя плохо, — добавила она, — у него есть двойки и даже кол.

— Это правда, Витя?

— Вроде есть, училка влепила. Но она у нас того… Все равно ее скоро выгонят.

— Как ты говоришь об учительнице, дубина? — возникла на пороге Марина. — Чтобы слышала в последний раз. Ты лучше покажи отцу дневник, порадуй, если ему, конечно, это интересно.

— Почему же нет. Очень интересно.

— А я тоже привезла дневник и тетрадки.

— Вот как? С кого же начнем?

— С меня, с меня, — закричала Танечка, — сейчас только таксенка раздену.