На узкой лестнице - страница 48

— Всю жизнь мечтал о такой рубашке.

— Да ладно… Чего в ней особенного? — сказал Виктор.

— Если хотите, посмотрю в магазинах, — предложила Люда.

— Не-ет, именно эта.

— Считай, что имеешь. Дарю. — И Виктор стал расстегивать пуговицы.

— Только на обмен, — решительным тоном заявил брат.

Он достал из чемодана прекрасный, совершенно новый коричневый костюм и бросил его на диван. Ткань укладывалась плавно и упруго, как змея.

— А что финский — не обращай внимания, — сказал небрежно, сказал пижоня, Георгий. — Финны тоже умеют делать, если захотят.

— Ну как живешь, брат? — спросил Георгий, когда Люда ушла спать.

— Как тебе сказать, жаловаться вроде грешно. Ты приехал, и мы тут же открыли холодильник, и он не пустой. И бутылка даже нашлась.

— Ну что ж, это в какой-то мере показатель.

— Да! Тебе спасибо, что с мебелью помог.

— Чепуха, сам знаешь, для меня ничего не стоило.

— Все-таки…

А дело было вот в чем: два года назад Виктор и Люда получили эту самую квартиру и тут же дали Георгию телеграмму, пригласили на новоселье. В письме, которое ушло следом, Виктор поинтересовался: нет ли у брата сотенки, другой на самое короткое время. Георгий немедленно прислал триста, а через месяц пришел от него контейнер с мебелью. Этот жест Георгий объяснил так: себе-де он купил новую, что эта ему порядком надоела, но не выбрасывать же ее из-за этого. А она и не была старой. Виктор и Люда тогда еще гадали: зачем Георгию понадобилось менять шило на мыло. А вообще-то… надо же… от самих Курил тащилась.

Вспомнили про сестру Валю. Живет она в Ленинграде, и они давно не виделись. Виктор сказал:

— Тут Валюха кочегарит вовсю: свитера мне вяжет, кофты всякие, зимние ботинки недавно прислала. Потешные такие — подметка полукруглая, как у кресла-качалки. Попробовал пройтись в них — как скороходы, сами несут.

— А с работой как? И с этими, твоими стишками?

Виктор попытался отмахнуться.

— Пока вроде бы нормально. Это же не производство, тут сам не знаешь, когда найдешь. Одному повезет и в девятнадцать, другому — в пятьдесят.

— Да-а… Сложно все…

Георгий был на семь лет старше Виктора, был он ему и товарищем и нянькой. Так сложилось! Дрожал над малышом, как клушка над цыпленком.

Витя подрастал, и Георгий не переставал удивляться, какие способности открывались у брата. Лет до семи или даже до восьми — так по крайней мере помнил Георгий — Витю ничего в жизни не интересовало, кроме рисования. Какое поразительное терпение: откладывал карандаши, чтобы только поесть. Конечно же, это у Георгия вызывало уважение, поскольку сам он любил улицу, ватажную мальчишескую жизнь. Прикладывая пятаки к новым синякам, он успокаивал душу тем, что а вот брательник будет художником… и наверняка шишки и синяки он получает вдвойне — и за себя и за брательника.

А в третьем классе Виктор после очередной простуды вдруг написал стихотворение: «Когда болеешь гриппом — всегда находит лень. В постели на подушке валяешься весь день. А ночью плохо спится гриппозному всегда. В постели не лежится и не идет еда».

Все, даже родители, поняли: перед Виктором открывается новый горизонт. Новое неожиданное увлечение тут же связали с будущим.

А Георгия вскоре призвали в армию; попал он на Северный флот, так на флоте и остался. Палуба, койка, полубак; до конца дней своих называть ему теперь табуретку — банкой, а обыкновенный половник — чумичкой. Семьей не обзавелся…

Виктор окончил строительный институт, но по специальности почти не работал: в управлении открылась многотиражная газета, и он ушел в нее литсотрудником. Сначала думал, ненадолго: планы у него были большие, в общем-то серьезные реальные планы. Многотиражка — плацдарм, затем — областная газета, книжка стихов и так далее, и все по восходящей.

С первого же дня Виктор окунулся в странную среду, которая, вместо того чтобы оказаться мощным магнитом и еще сильнее намагничивать, оказалась вообще антимагнитом.

По вторникам в типографии, в специально отведенной комнате, собирались выпускающие — сотрудники многотиражных газет, такие же ребята, как и он сам. Только постарше, может быть. И странно было поначалу наблюдать их всех вместе: пронырливые, тертые, зашмыганные, битые, бесшабашные, на все явления жизни имеющие собственное, единственно правильное мнение. Каждый из них дудел в свою дуду, каждый считал, что газету «тянет» только он один. И каждый о своем редакторе думал как об окостеневшей бездарности. Иногда Виктору казалось, что он находится в мире теней: любой из сотрудников — «бывший», то есть у каждого за плечами хоть одна, но серьезная взятая высота. Все они многое бы могли, но у каждого жизнь не задалась, и в самом начале. И причины у каждого были свои — или семья, или водка. В общем-то, все-таки, наверное, водка, потому что каждый из них считал, что организм нуждается в разрядке, а разряжает только алкоголь.