На узкой лестнице - страница 50

— Да нет, ладно, возьму вон сигарет в газетном киоске.

— Как знаешь, мое дело предложить, твое — отказаться.

Он выпустил клуб дыма и, словно паровозик, покатил тележку дальше, постукивая на стыках плит.

Георгий был уже одет, выбрит, стоял у кухонной плиты и смотрел на носик чайника, караулил, когда повалит пар. Рассказ он выслушал спокойно.

— Жизнь, Витек, трясет и утрамбовывает, это тебе не стишки писать.

— Трясет, — согласился Виктор. — Только не надо о стихах. Поэзия — грозное оружие. Я об этой Зинке еще напишу.

— Твои стихи Зинке знаешь… Это первое, а второе — если Зинка хамит, значит, можно хамить. Копай глубже.

— Хамить никому не можно.

— Пацан ты еще, Витек, — сказал Георгий; по всему чувствовалось: хотел-таки позлить брата. — В твои-то годы уже должна быть другая схема: ты снимаешь телефонную трубку, и через двадцать минут к тебе затаскивают ящик нарзана да еще извиняются за беспокойство.

Виктор посмотрел на брата, как на морское чудище, и вдруг понял, дошло до него — Георгий не меньше Виктора уязвлен событиями в магазине. Да! Унизили. А близким друзьям Виктор не устает проповедовать: пора уважать себя на всю катушку. Если не сам себя, то кто же… А что выходит на самом деле? Редактор распоряжается как собственностью; как мальчика гоняет партком; по разным пустякам теребит постройком; заставляют управляющему то речи писать, то доклады, хотя есть ставка референта. Ставка-то есть, да взяли на нее какого-то своего человека, и тот занимается неизвестно чем.

— Жор, а тебе сейчас приходится самоутверждаться?

Георгий накрыл заварочный чайничек полотенцем.

— Как тебе сказать… Самоутверждаться, наверное, необходимо каждый день. У человека только два состояния: или карабкаться вверх, или катиться вниз. Я правильно тебя понял? Но у меня лично — другое положение. Я же спасатель. Я, наверное, утверждаюсь тем, что спасаю других. Да, пожалуй, именно в этом и проявляется мое самоутверждение.

Вполне убедительно, скорее всего именно так, хотя Жора немного кокетничает. У него железные нервы. Он любил повторять, что на Большой земле чувствует себя Гулливером среди лилипутов.

Ровно в пять пришла с работы Люда. По ее приходу можно проверять часы. Она устала. Она села на кухне, вытянула ноги и откинулась к стенке. Рядом она поставила рулон, с обоих концов упакованный газетой.

— Люд, а что там такое? — спросил Виктор.

— Эт-то? Эт-то мне подарили. Это афиша с фотовыставки Евтушенко. Из Прибалтики. Мы ее повесим в прихожей. У зеркала.

— Но там уже висит: «Летайте Аэрофлотом».

— А ту мы в ванную, а ты ее покроешь лаком, чтобы не отсырела.

Брат развел руками:

— Столичный шик.

— Люда умеет.

Потом был вечер, кстати, какой-то удивительно спокойный, творческий! Необычайно светлый! Когда все время знаешь что к чему. Немножко выпили. Посмотрели телевизор. Георгий рассказал, как его перед самым отъездом чуть не смыло волной за борт.

— Была бы Пицунда, — заключил он. — Сидели бы мы сейчас вот так.

— Вытащили бы.

— Как повезет, Витек. Условия были сложные. Это только в газетах всегда спасают.

Виктор промолчал, хотя мог бы возразить брату, привести в пример десятки очерков с драматическим исходом… Но в ближней памяти их не было, а напрягать голову не хотелось.

Потом решили сыграть в подкидного, но не нашли карты.

Люда удалилась. Она читала перед сном письма Чехова! Как раз очередной том пришел по подписке. Георгий пожелал посмотреть по телевизору концерт мастеров зарубежной эстрады. И только Виктор оказался не у дел. Он вспомнил, как обидели его в магазине, и решил тут же рассчитаться с Зинкой. Был тут еще важный момент — надо было каким-то образом подняться в глазах брата, чтобы не было у того в мыслях, будто бы он, Виктор, слабак в этой жизни.

Виктор устроился на кухне, разложил бумагу, расписал шариковую ручку и стал вспоминать подробности. Перед глазами засиял высокий лоб рабочего, и он мешал Виктору сосредоточиться. Жаль, не поговорил с рабочим основательней. Представлял Зинкино лицо, родинку, которая по цвету совпадала с галстуком… За что им только дали такую власть над населением! «Зина… Зина… магазина…» Надо же, как укладывается.