На узкой лестнице - страница 52

— В детстве, Витек, я грудью шел…

— Все прекрасно помню, память не иссякает.

— Ты всегда был одно, а мы всегда были другие… Мы, другие, всегда были реалистическим народом… И вот мы не виделись с тобой много лет… Витек, ты понимаешь меня?

— Жора, я прошу — дай дойти до конца…

— Но ты же в конце по миру пойдешь. Подумай, Витек, мне нужны спасатели, которые все берут на себя.

— Ладно… Вернемся к нашим баранам. Стихи ничего, да?

— Ничего. Ты и мне отпечатай экземплярчик.

Утром Виктор сделал несколько копий. Он надел костюм, который брат выменял у него на рубашку, и пошел в магазин. Не сразу, правда, но все-таки разыскал он там знакомого рабочего с высоким белым лбом. Тот был при тележке, часто и глубоко вздыхал.

— Дикси, как говорили древние греки, — начал Виктор. — Я сказал, я высказался. Послушай-ка, — и достал листок.

Рабочий снова вздохнул, по лицу его было видно, что он желает как можно скорее избавиться от этого недуга. Остановка с Виктором ему была явно ни к чему. Но гомо сапиенс знал латынь и проклятая интеллигентность заставляла делать то, чего бы не хотелось.

— Валяй, — сказал он. — Только не долго, ладно?

Виктор прочитал, и рабочий проникся, даже дышать стал ровней.

— Давно не подкладывали такой бомбы, — сказал он задумчиво. — Нейтронная: Зинки — нет, а ассортимент остается. И директора нет, — пошел он дальше. — Их нет, а в то же время все есть. Никогда бы не подумал, что ты Шарль Азнавур. Ты мне можешь дать переписать?

— Го-осподи, — растаял Шарль Азнавур. — Да бери их вообще. Мы же сохраняем копии.

— Гран мерси. — И рабочий покатил тележку дальше.

Признание! А что тут еще скажешь? Спасательной службе, пожалуй, придется погодить.

Брат улетал в семь, а в пять ноль-ноль пришла с работы Люда. Будничным ровным голосом, каким иногда любят говорить о вещах далеко не обычных, и в любом уж случае — редких, она сказала:

— Мне сегодня повезло: достала три билета на «Лебединое озеро».

Виктор посмотрел на нее, покачал головой, словно давал согласие.

— Очень прекрасно. Это во сколько же?

— Как всегда, в девятнадцать тридцать.

— Золотце, но в девятнадцать ноль-ноль у Георгия самолет. Ты, возможно, этого не знала?

— Ну как же не знала. Не глупей тебя. Просто я подумала: все как-нибудь обойдется и устроится. Может, успеем сдать билет и вы полетите завтра? «Лебединое озеро» — это же знаете что такое… В наш театр и в Москве билеты достать не могут.

— Может, ты думала — рейс отменят?

— Пошел-ка ты… — рассердилась Люда.

— А ничего страшного, — вмешался Георгий. — Люда пусть идет, а два билета всегда можно продать.

— Ну вот еще. Стану я…

Но Люду уговорили, доказали, что и Георгий не последний раз приезжает, да и перед сотрудниками ей будет неудобно. Скажут сотрудники: хапнула три билета и не пришла. Это Люду убедило.

— Эх вы, — сказала она и пошла приводить в порядок выходное платье.

— А может, плюнешь на все и айда…

Ах это «айда»… Прижилось, когда они жили в Казахстане. Теплом и добротой отозвалось это слово. И момент Георгий выбрал странный: когда очередной самолет, оглашенно ревя, с большим изяществом покачиваясь на неровностях асфальтовой полосы, словно специально показывал, что нечеловеческой мощью своей он с лихвой покроет хрупкость и ненадежность своего тела. Виктор поймал себя на мысли, что называет самолет «серебристым лайнером», и противно стало ему. Еще чуть-чуть — и он разучится мыслить нормальными человеческими словами.

«Серебристый лайнер ушел в поднебесье и медленно растворился в сверкающих облаках».

Виктор смотрел, как подруливает самолет, и в душе его шла сложная борьба. Что есть жизнь, в которой он оставался? Прокуренная редакция, столетней давности пишущая машинка, чугунная, которую словно специально отливали затейливо, чтобы в случае чего она могла служить дополнением к решетке Летнего сада. С редактором Юркиным… Он прихромает на покалеченной в детстве ноге ровно к девяти, кивнет своим двум сотрудникам и посмотрит на них так, словно они, дожидаясь его, успели нашкодить; а потом битых два часа будет ошиваться по начальству, и одному лишь богу известно, что он делает там, совершенно бесполезный, у строительного руководства, да еще в нервные утренние часы.