На веки вечные - страница 29

— Умнее-то, видать, ничего придумать не могли,— говорили на этот счет бойцы бригады,—торгуются, как на базаре. Нет уж, дудки! Сунулись на нашу землю, так теперь готовьтесь к тому, что она станет вашей могилой.

Окружение части войск армии генерала фон Буша не на шутку всполошило гитлеровское командование. Надо было поднять дух своего воинства и немецкого населения, хоть как-то смягчить суровую правду. А для этого все средства хороши... Геббельс объявил по радио, что в районе озера Ильмень ими, немцами, окружена и уничтожена 7-я гвардейская дивизия полковника Бедина, что одновременно с ней уничтожены еще четыре советские дивизии. Ни больше, ни меньше...

А гвардейцы дивизии полковника Бедина в это время продолжали отважно бить врага. Под Рамушевом она во взаимодействии с танкистами разгромила вражеский узел сопротивления, освободила от захватчиков сорок четыре населенных пункта. 

Конец марта. Солнце пригревает все щедрее. Днем тает, а ночью снег покрывается панцирем, по которому можно ходить не проваливаясь. А то вдруг разыграется метель, опять все дороги и тропинки перекроет сугробами. И все-таки — весна... Только некогда было наслаждаться ее, хотя и скупой пока, но многообещающей солнечной улыбкой...

Боевые машины бригады выходили из строя по разным причинам: одни — в бою, другие — на маршах. Преодолевая лесисто-болотистую местность, покрытую толстым слоем снега, танки двигались на малых скоростях, то и дело буксовали. Все это вызывало чрезмерную нагрузку на двигатели, случались поломки ходовой части. А во время эвакуации машин с поля боя выходил из строя и технический состав...

Командир бригады ежедневно требовал у своего помощника по технической части доклада о ходе ремонта боевой матчасти. И всякий раз — вопрос-напоминание:

— Николай Иванович, заявку на танкового техника послали?

— Давно отправил, товарищ подполковник.

— Пошлите еще раз. Требуйте, не отступайтесь.

Помпотех посылал еще и еще раз, однако запрашиваемого специалиста, знающего тридцатьчетверки, все не было.

А в это время воентехник 2 ранга Валентин Владимирович Шилов, получив назначение в бригаду, с вещевым мешком за плечами, пешком преодолевал километр за километром, один другого труднее. Миновал уже около семидесяти километров. С утра идти было легко, а днем подтаивало, дороги раскисали. Правда, километров десять проехал на груженной снарядами машине, но она часто и надолго застревала. Решил — пешком надежней.

Шел, ориентируясь на звуки боя. Впереди слышались орудийные выстрелы, пулеметная и автоматная трескотня; на горизонте от осветительных ракет не гасло зарево. Когда уже стемнело, добрался до основательно разрушенного села. Здесь его остановили, потребовали документы.

— Мне в Рамушево,— сказал Шилов.

— Вы в нем и находитесь,— ответил боец в телогрейке.

— Где дома-то?

— Разве не знаете, куда деваются дома, когда по ним война прошагает? Лучше табачком угостили бы.

Шилов достал открытую пачку "Беломора".

— Чудно, папиросы курите, словно генерал, а идете пешком, с котомкой за плечами,— улыбнулся боец.

Валентин не стал объяснять, что в Москве, выкроив минутку, заглянул к родителям, и отец из старых запасов дал ему пять пачек папирос.

В селе воентехник увидел уцелевшие церковь да несколько изб. Его внимание привлекли какие-то снежные холмики, явно не природой созданные. В некоторых из них, как кошачьи глаза в темноте, светились огоньки. Шилов подошел к ближайшему холмику. Это была маленькая землянка. Воентехник постучал в низкую дверь, сбитую из трех-четырех старых горбылей. Женский голос ответил:

— Войдите.

Шилов, низко склонившись, вошел и, поздоровавшись, осмотрелся. Посередине землянки топилась круглая железная печка, в углу тускло светила керосиновая лампа без стекла. Стоять можно только согнувшись. Справа и слева неширокие нары, покрытые домашним тряпьем. На одних из них под одеялом лежит мальчик. Примитивный столик и на нем кое-что из кухонной утвари. На земляном полу, у порога — кусок самотканого коврика.

В темноте трудно определить возраст женщины. Голос у нее тихий, печальный, но твердый. Мальчик очень худой. Даже при убогом ламповом освещении видно, какое у него землисто-бледное лицо. Сначала посмотрел на Шилова с подозрением, потом с любопытством. Слез с нар, приблизился к вошедшему и погладил звездочку на его шапке-ушанке.