На веки вечные - страница 8

Да, в этот тихий морозный день никто из стоявших на поляне не знал, да и, конечно, не мог знать, что свое Боевое Знамя воины бригады пронесут, через многие страны Европы, через Гоби и Большой Хинган и войну завершат в Порт-Артуре, что их танковая бригада станет гвардейской и заслужит почетные наименования Житомирской и Венской, а на Знамени ее засияют два ордена Красного Знамени, ордена Суворова и Кутузова. И что под этим Знаменем вырастут двадцать два Героя Советского Союза, десятки тысяч воинов удостоятся государственных наград.

Раздалась команда:

— Смирно-о-о! Равнение — на Знамя!

Перед строем проходят с развернутым Боевым Знаменем командир танковой роты старший лейтенант Молеев и ассистенты — механики-водители Новлянский и Федоров. Под их ногами пока не растоптанный снег. Они идут уверенно и гордо. Еще бы! Сегодняшний день — один из самых значительных в истории бригады.

Подполковник Агафонов поздравил личный состав с днем рождения бригады, опустился на колено и поцеловал край алого полотнища. То же сделали комиссар бригады Прованов, другие командиры. Были краткие, зажигательные выступления, далеко окрест разнеслось суровое и проникновенное: "Клянемся!"

Скоро, совсем скоро начнутся наступательные действия Северо-Западного фронта. Одна из основных задач операции — завершить окружение гитлеровских войск в районе города Демянска. Танковая бригада Агафонова, сломив сопротивление противника, совершит рейд во вражеский тыл и во взаимодействии с другими частями фронта замкнет кольцо вокруг части сил 16-й армии генерала Буша. Но обо всем этом сейчас знает очень ограниченный круг людей. Но все знают, что схватки с врагом предстоят жестокие, кровопролитные. И они готовы на любые жертвы во имя освобождения родной земли.

Боевые действия начались 29 января. 149-й танковый батальон с переменным успехом продвигался в направлении на Старую Руссу. 152-й вместе со стрелковыми подразделениями за трое суток боев вклинился во вражеский тыл на 30 километров. Оба батальона за это время освободили ряд населенных пунктов.

Ожесточенные бои развернулись за село Рамушево. Гитлеровцы прочно закрепились на шоссе, ведущем к Старой Руссе. Само Рамушево тянется вдоль левого берега реки Ловать. В нем до войны насчитывалось более 160 дворов, но к этому времени их осталось лишь половина, да посреди села возвышалось каменное здание церкви.

Неоднократные попытки взять село с ходу не увенчались успехом, и в полночь комбриг вызвал к себе командиров батальонов, чтобы уточнить с ними план дальнейших действий. Командный пункт бригады находился в большом блиндаже, рядом с входом в который стоял танк КВ. Тут же прохаживался часовой. Мимо него по протоптанной в снегу тропе прошло несколько человек в белых халатах. Это бригадные разведчики во главе с капитаном Горбенко проконвоировали пленного.

В блиндаже топилась печь, сделанная из металлической бочки. Но все равно было холодно и поэтому все сидели одетыми. Танковая переноска тускло освещала лишь один угол землянки. Там, за узким длинным жердевым столом, склонились над картой комбриг, комиссар и начальник штаба.

Разведчики ввели пленного. Прованов снял со стены переноску и с головы до ног осветил немца. "Ну и экипировочка!" — удивился он. На голове гитлеровца — пилотка, на ней — наша шапка-ушанка, а сверху напялена рогатая каска. Все это повязано рваной плащ-накидкой. Туловище пленного закутано в грязные тряпки, на ногах — большие соломенные чуни.

Комиссар начал допрос. Немецким языком он владел почти в совершенстве. Первые вопросы, как всегда: "Фамилия? Из какой части?"

Постояв с минуту молча, пленный попросил позволения присесть к печке, объяснив, что у него сильно замерзли ноги. Получив разрешение, он снял огромные чуни — эрзац-валенки и протянул к огню обмороженные ноги. Все с любопытством стали разглядывать его диковинную обувь.

— У нас на родине в таких штукенциях несутся куры,— без улыбки проговорил Горбенко; напряжение от только что отгремевшего боя еще не покинуло его. Вместе с пехотинцами-разведчиками они вытащили из блиндажа трех немцев. Двоих забрали пехотинцы, а третий— вот он, стоит, вернее, сидит тут.