На Великой лётной тропе - страница 15

— Боюсь я, — шепчет Флегонт.

— Я не злой, люблю человека и все ишшо не нарадуюсь, что тебя встретил. Больше году ведь не видал никого, речи-голоса человечьего не слыхал. Год назад девка сюда зашла, корову она потеряла. Идет, кричит: «Буренка, Буренка!» Названивает колокольчиком. В стороне другие идут, кричат, названивают. Я вышел на полянку, жду ее, думаю: выйдет — и скажу ей:

«Голубушка, постой немного, дай поглядеть на тебя, давно я человека не видал».

Вышла она, завидела меня — и бежать. Слышу, закричала: «Караул, убили, убили!»

А я вовсе не хотел обижать ее. Затихли голоса и колокольчики, ушли все. После я корову нашел, вывел ее на хожалую тропу и привязал к березе недалеко от жи́ла[1].

— Дяденька, пусти меня сичас!

— Нет, нет, видишь — солнце совсем к горе припало. Куда тебе? Ждет, што ли, тебя кто?

— Тятька с мамкой.

— Искать будут?

— Как ишшо будут-то!..

— Мамка плакать будет?

— Сильно будет плакать.

— Один ты у них?

— Не один, а плакать будет.

Ночевал Флегонт у старичка, в маленькой бревенчатой избенке, на постели из звериных шкур. Всю ночь просидел старик над парнем, глядел ему в лицо и радовался, что человек с ним. Утром Флегонт снова стал проситься домой.

— Побудь денек, у матери есть и кроме тебя, а у меня никого, — сказал старичок.

Так и не пустил парня, взял с собой на охоту, потом к озеру, ловить рыбу, и на следующий день не пустил, не вывел на тропу.

— Я один пойду, — решился Флегонт.

— Иди, держать силой я не волен.

Пошел Флегонт один, а старик за ним.

— Зачем ты идешь за мной? — спрашивает парень.

— Наглядеться на тебя хочу: может, еще год, а то и больше не увижу человека.

— Ну, иди, — пожалел Флегонт старика.

Пробродил парень весь день и не нашел тропы. Одна дичь и бурелом. Огляделся, не идет ли старичок, а старичка нет. Страшно тут стало Флегонту, лег он на камни и заплакал. Плачет, бьется головой, а старичок подходит к нему и говорит:

— Глупый, чего плачешь, рази думал, что я брошу тебя? Вставай, пойдем ко мне!

Увел парня в свою избенку, угощал его жареной птицей, рыбой и говорил:

— Прости меня, не сердись. Трудно мне отпустить тебя.

Продержал старичок Флегонта все лето, а при первых заморозках сделал ему из звериного меха шубейку, бродни, шапку и с первым снегом вывел на тропу.

— Теперь домой, зиму невтерпеж тебе будет у меня. Летом приходи, заплутайся в лесу, покричи — я явлюсь.

Довел старичок парня почти до самого Гостеприимного стана, до хорошей дороги, и сказал:

— Дальше иди один. Скоро увидишь Гостеприимный стан. Мне дальше нельзя. Я должон в лес.

— А спросят, у кого я жил, как назвать тебя?

— Скажи — у дяденьки-лесовика, имя-то свое и сам я не упамятовал.

Простились.

— Летом приходи, дожидаться буду, — напомнил еще раз старичок.

Версты через две показался Гостеприимный стан, нашел Флегонт свой дом и постучался.

— Вот дела-то каковы. А мы тебя живым не считали, народили здесь другого и назвали Флегонтом, — сказал отец.

— Не живать парню! Нечистая сила раз уж облюбовала его, не живать, уйдет он в лес, — заголосила мать.

— Баба, не городи дуростей. Какая тут нечистая! С бродяжкой парень жил, с беглецом. Натворил тот старикан делов каких-нибудь, нельзя ему на люд показаться, вот и прячется. Мало ли в наших лесах таких обитает.

— Напрасно, выходит, мы другого Флегошку родили.

— Рожен — не исправишь.

Так и остался другой Флегошка жить, как ошибка, которую невозможно исправить. Единственно, что сделали отец, мать и соседи, — это стали звать первого старшим, большим, старшаком, а второго — младшим, меньшим, меньшаком.

Жили, росли оба Флегонта. Меньшак полюбил кузню, привыкал заменять тятьку-кузнеца, в свободное время бегал в лес по малину и грибы, удил в Болтунке рыбешку (крупная не водилась). Старшак поступил на прииск, взял лом, лопату и спустился в шурф забойщиком. Иногда он вспоминал, как жил у дедушки лесовика, и прибавлял к этому:

— Он звал меня к себе, небось ждет. Он сильно любил меня, до слез.

— Пойдешь — теперь не узнает. Може, и нет его в том лесу: умер либо пойман, — толковали родители.

— Не, не пойду.

Долго не собирался уходить, а все-таки ушел, сманила его шальная артель, которая проведала в тайге богатую золотую россыпь и сбежала с казенной работы в Гостеприимном стане на вольную, хищничать.