На вилле у моря - страница 4

И я его, очевидно, обременял своим присутствием на вилле, хотя он упорно пытался замаскировать всяческие следы недовольства. Однако я отчетливо видел их в выражении его лица, беглом взгляде, в наших осторожных разговорах. Норский вообще помрачнел и в последнее время очень изменился. Часто он глубоко над чем-то задумывался, на вопросы отвечал неохотно, постоянно избегал определенных тем; а еще с того памятного дня мы с ним ни разу не заговорили о покойном Прандоте. Также с тех пор мы не касались и литературных проблем; когда я случайно уводил нить разговора к данной теме, он ловко переходил к вещам, лишь косвенно связанным с литературой, после чего поспешно все дальше отдалялся от нее.

Впрочем, банальность наших диалогов мне с лихвой компенсировала превосходная хозяйская библиотека, которая в любое время была для меня открыта. К тому же я на целые часы, особенно утром, погружался в чтение.

Однако удивительное дело: среди поэтов последнего времени, представленных здесь весьма широко, я не смог отыскать ни одного томика Прандоты. Несмотря на это, не желая раздражать Рышарда, я не подал виду.

Среди всего прочего я и сам начал претерпевать какие-то особые изменения, в которых поначалу не отдавал себе отчета, так как проявлялись они скорее внешним образом. Рышард же, напротив, заметил, что со мной что-то происходит, — и, странное дело, с неким недовольством и даже боязнью.

Видимо, его во мне что-то поразило. Несколько раз он внимательно следил за моей жестикуляцией, достаточно оживленной во время обсуждения интересной темы, и тогда я уловил на его лице выражение изумления, смешанного с тенью тревоги. Однако в этом отношении он пока что не сделал мне ни единого замечания. Подстегиваемый любопытством, я решил обязательно его об этом расспросить.

Вскоре мне подвернулся удобный случай.

Было утро, вскоре после завтрака. Мы оба в легких домашних костюмах сидели на веранде. Рышард читал какую-то книгу, тогда как я посматривал на море, которое в ту минуту было немного неспокойным. Вдруг мое внимание привлекли кружащиеся чайки. И вот неожиданно одна группа отделилась от стаи и образовала широкий белый круг, через который оставшиеся чайки начали пролетать длинной вереницей. Зрелище было настолько необыкновенным, что, прерывая Норскому чтение, я указал рукой на небо.

Он действительно посмотрел в ту сторону, но невольно окинул взглядом одновременно и меня и спросил до странности изменившимся голосом:

— Что ты делаешь?

Пока что я не понимал его. И в самом деле, ведь я не совершал ничего сверхъестественного. Лишь легонько приподнялся на цыпочки и простер руку вдаль.

— Как это что? Указываю на чаек.

— Ну, да, да, это же очевидно. Но делаешь ты это таким образом, что мне хотелось бы подчеркнуть, что этот жест тебе чужд.

— Ты только сегодня такое за мной заметил?

Норский медлил с ответом, а затем произнес наконец, будто равнодушно:

— Тебе я признаюсь, что и в самом деле уже долгое время замечаю странные изменения в твоих движениях. У меня складывается впечатление, что жесты, которые ты воспроизводишь, не те прежние, твои, к которым я давно привык, а какие-то чужие, заимствованные, будто кто-то другой управляет ими, обосновавшись внутри тебя. Ты походишь на актера, который гениально вжился в чужую мимику.

— Странное дело.

И невольно я обернулся к зеркалу и внимательно посмотрел на себя.

— Если ты все же действительно не ошибаешься, то будь уверен, что я делаю это бессознательно, непроизвольно.

— А все-таки должна же быть какая-то причина…

Норский испытующе глядел мне в глаза.

— Вне всякого сомнения. По правде говоря, явление, которое ты наблюдал в моем лице и которое я назвал бы «ксеномимикой»[3], мне знакомо. Я исследовал его у нескольких особ, бывших в клинике под психологическим наблюдением. Здесь вообще можно выдвинуть две гипотезы. Ксеномимика может рождаться от обыкновенного подражания кому-либо, подобно эталону, и в данной форме очень часто проявляется у детей, когда чувство подражания настолько сильно развито, что движения, приобретенные данным способом, укореняются и в дальнейшей жизни. Разумеется, в нашем случае об этом не может быть и речи. Мои изменившиеся движения, насколько ты мог заметить, не похожи ни на твои, ни на движения Адася. А впрочем, я здесь ни с кем, с того времени, как прибыл, не находился в необходимом для этого близком контакте.