На волосок от гибели - страница 12

Вечер прошел в тишине и покое, будто в приятном сне. Они долго сидели у огня, Тоби то и дело смешил Элизу и ее маму.

Ночью при свете двух оплывших свечей Элиза показала гостю самок кошенилей, которых они разводили. Ее мама продавала их яйца и краситель — кармин. Они были белоснежными, неповоротливыми и огромными — вдвое больше Тоби — и требовали неустанной заботы. Тоби легонько ткнул в бок одну из них.

— Они довольно безобидные, да? — поинтересовался он.

— Вполне. Эту зовут Лин, а ту — Гари.

— Вы живете у самой Границы. Не боитесь Облезлых? Ведь они могут похитить ваших питомцев.

Тоби узнал о нападениях Облезлых еще на Вершине. Подслушал разговор двух фермеров, которые разводили крупных насекомых. Он заговорил об этом, чтобы казаться более важным и осведомленным.

Но Элиза и ее мама не обратили на его вопрос ни малейшего внимания.

— Вот кто по-настоящему ужасен, так это божьи коровки, — назидательно сказала Элиза.

— Божьи коровки?

— Ну да, они пожирают друг друга, иных врагов у них нет.

Вернувшись к очагу, Тоби принялся рассказывать о божьих коровках. Его папа знал о них все. Мальчик долго описывал особенности самой редкой их разновидности, с тринадцатью пятнышками. И заставил обеих слушательниц забавы ради повторить научное название той, у которой их четырнадцать.

— Кваттуордецим пустулата!

Мама Элизы невнятно пробормотала, спотыкаясь на каждом слоге:

— Квадуорте… тис… Кватуомдецир… пустулана…

Зато девочка повторила правильно с первого раза. А Тоби совсем запутался в классификации стрекоз, хотя они не имели никакого отношения к божьим коровкам. У детей слипались глаза от усталости. Они легли на матрасы, спрятанные за квадратными полотнищами. Элиза выбрала желтую ширму, а Тоби — красную. Он совсем позабыл о родителях, которые ждали его и волновались много часов подряд… Засыпая, слышал только голос Элизы, напевавшей:

— Кват-туор-де-цим пус-ту-ла-та…

На следующее утро Элиза довела Тоби до дома, а затем мгновенно исчезла в зарослях, так что Сим и Майя не успели ее как следует рассмотреть.

Так началась необыкновенная дружба, которая наполняла сердце Тоби счастьем и на протяжении долгих лет изгнания превращала для него Нижние Ветви в цветущий сад.

Проснувшись в расщелине, Тоби долго не мог понять, где он очутился. Сладкий сон, ожившие воспоминания о первой встрече с Элизой и Нижних Ветвях увели его далеко отсюда.

По Дереву скользнули первые отблески зари. Тоби попытался пошевелиться. Левая нога болела, но сгибалась и разгибалась. Избитое тело невыносимо ныло.

Обычно, очнувшись от страшного сна, ребенок успокаивается, глядя на полоску света под дверью, и понимает, что на самом деле ему ничто не грозит. Тоби же, напротив, после безмятежного забытья поразил кошмар настоящего. Он мгновенно вспомнил, что за ним охотятся. Что у него всех и все отняли. Что охотники едва не выволокли его из трещины в коре. Он мог бы впасть в тоску и отчаяние, но другое чувство оказалось сильнее — голод.

Папа постоянно твердил ему:

— У каждого мозги насыщаются по-своему. Моим нужен сон. Твоим — еда. Прежде чем принять решение, опустоши свою тарелку, иначе оно окажется неверным.

Однажды Тоби туго соображал, и папа пошутил: «Он не в своей тарелке». Эта фраза, как и большинство высказываний профессора Лолнесса, тут же вошла в обиход, хотя вскоре все позабыли, откуда она взялась.

Оперевшись локтями о края расщелины, Тоби высунул голову. Настороженно огляделся по сторонам.

И вдруг испугался, что охотник притаился где-нибудь поблизости. На мгновение его парализовал страх.

Но, хоть мальчик и был голоден, соображал он по-прежнему хорошо: если бы охотник был рядом, то не стал бы ждать, а сразу бы на него набросился. Теперь Тоби уже без боязни ухватился за выступ коры и попытался выбраться целиком.

Его словно превратили в марионетку: руки и ноги одеревенели, тело — сущее полено. Ушибленный нос распух, и теперь Тоби выглядел точь-в-точь как знаменитый персонаж сказки, знакомой всем детям на Дереве. Царапины саднило, будто в кожу впивалось множество скобок. Накануне его били, он бежал десять часов подряд, падал и поднимался вновь, пока не очутился в расщелине, где провел ночь.