На всю дальнейшую жизнь - страница 29

— А может быть, я и не прав. Любовь требует чего-нибудь такого необыкновенного, возвышенного… Или безрассудного. В огонь надо кидаться или в воду. Вы как думаете — надо? Если вы так думаете, то я кому-нибудь другому поручу все это хозяйство, а то вы, того и гляди, восстановите этот «храм».

Он рассмеялся не особенно, беспечно, так что Роману сразу стала ясна логическая связь всего, что дальше сказал Стогов.

— А Сима сумасбродка. У нее нелегкая судьба и невеселая, наследственность. Так что вот…

Он не договорил и пошел к выходу из парка. Боев шел следом и думал: в чем это он-то провинился перед Стоговым? У входа в парк они повстречали Симу.

— Трагедия не состоялась, — весело сообщила она. — Льдина раскололась, а котенок на ледолом запрыгнул и там сидит.

Боеву сказали, что Степу можно найти в клубе, он пошел туда и попал на репетицию. Кругом на скамейках сидело десятка полтора молодежи и пожилых людей: Почти все были в сапогах и в рабочей одежде.

Заносчивый счетовод из стройконторы смирно сидел на столе, покачивая ногами.

Степа стоял на сцене, широко распахнув пиджак, и вкрадчиво спрашивал тоненькую веснушчатую девушку (Люба — вспомнил Роман):

— А вы молчите?..

Люба взволнованным голосом ответила:

— Я, как и он, готова заклинать самым для вас дорогим в мире — помочь нашей любви.

Степа выпрямился и, слегка кланяясь, развел руками:

— Что же, придется уступить просьбам и приняться за человеколюбие… Хорошо. Я возьмусь за ваше дело.

— Скапен, — строго крикнул актер Кабанов, — ты так смотришь на нее, будто сам собираешься на ней жениться.

Степа слегка покраснел, а Люба засмеялась.

— Хорошо, я возьмусь за ваше дело, — повторил Степа, стараясь совсем не смотреть на Любу.

Актер захлопал в ладоши.

— Да не то, все у вас не то!..

Боев дождался окончания репетиции, спросил Степу: не знает ли такого человека, который умеет цветы выращивать, и вообще садовника?

Степа знал всех в округе.

— Есть такой на примете. В Калачевке живет. Фамилия его — Нитрусов. Его белые пороли за цветы. Когда с ним разговаривать будешь, об этом факте молчи. Не любит он. Еще когда барские цветники расшибли, он пришел в сельский Совет и доложил: «Так и этак, я вот кто: садовник я. Двадцать лет угнетен был посредством всяких фикусов и буржуазных ромашек. Ну, а сейчас, как объявлена всеобщая свобода, то эти цветы подвергаются не только вырыванию с корнем, но и загаживанию. А в общем, разрешите эти цветы мне на дом забрать…»

— Ты врешь, Степа.

— Значит, и мне врали. Я в то время еще мальцом был. Да ты не бойся, много не совру.

— Ну ладно, рассказывай.

— «Разрешите, говорит, на дом забрать эти никому не нужные цветы». — «Забирай», — говорят. Началась тут у него работка. В общем и целом, развел цветник на дому. А тут зимой забрали наше село белые. К рождеству дело было, или еще какой праздник, и по этому случаю у них, понимаешь, бал. Конечно, им цветов захотелось. Где их взять? У садовника. Отрядили тут офицерика одного, пришел тот и командует: «Этот срежь да этот». Садовник режет. Плачет, а режет. Дошло до одного какого-то очень редкого цветка. Офицер командует: «Этот режь». А Нитрусов ему: «Этот нельзя, это редкий цветок». Офицер подошел да шашкой цветок — жик, под самый корень. А за то, что сопротивлялся. Нитрусову так всыпали, что даже и теперь он редко из дома выходит.

Боев сразу решил:

— Поехали к садовнику.

К ним вышел приземистый старичок, краснолицый, остроносый, с пушистыми белыми бровями. Одет он был в синюю коротенькую и узкую кацавейку, обшитую полысевшим барашком. Из такого же древнего барашка и шапочка. Удивительнее всего у него оказались руки. Большие, с необычайно длинными пальцами. От постоянного копания в земле руки стали похожи на корни большого растения.

Боев рассказал, зачем они пришли. Старик стал отказываться, он даже не хотел и смотреть на парк, который для него «все равно, что покойник».

— Нет, судари мои, садовое дело требует спокойствия на долгие годы. А у вас баталии да походы. В каждом колхозе бригады да отряды. Нет, не могу, освободите.

Но, войдя в парк, он притих, пошел медленно и даже снял облезшую свою шапочку.