На земле штиптаров - страница 19

— Мне уже не удастся уснуть. История с пулей и вороным не даст мне покоя. Доброй ночи, сиди.

— Спокойной ночи.

Мой любимый хаджи действительно был чрезвычайно взволнован. Было три предмета, которые целиком занимали его голову и сердце. Первым был я, это я знал точно. Потом была Ханне, а затем Ри, вороной. И тот факт, что он будет скакать на нем, не давал Халефу заснуть.

Так оно и получилось. Да и я сам не выспался. Если бы добрая Набатия не поднялась на гору за своими растениями, то не услышала бы разговор с бандитами и не смогла бы меня предупредить. И тогда меня ждала бы верная гибель. Насколько ничтожны потуги людей по сравнению с Божьим провидением! Каким бы умным, сильным и смелым я ни был, без Набатии я бы погиб! Эти мысли заставили меня приоткрыть дверь в прошлое, в котором я и пропутешествовал до утра. И только с первым солнечным лучом провалился я в тяжелое забытье, в полумрак света и теней.

Когда я проснулся и распахнул ставни, комнату залил яркий дневной свет. Взглянув на часы, я увидел, что проспал три с половиной часа. Халеф уже встал. Я разыскал его внизу, в конюшне; он чистил вороного с таким рвением, что даже не заметил моего появления. Увидев наконец меня, он спросил:

— Ты уже проснулся? В доме еще все спят. Как хорошо, что ты проснулся, — ведь у тебя столько дел.

— Да? Что такое? — переспросил я, хотя знал, что он имеет в виду.

— Тебе надо сходить в аптеку.

— Время пока терпит.

— Нет, сиди. Такие пули не скоро делаются.

— Откуда ты это знаешь?

— Сиди, я не настолько глуп, чтобы не догадаться об этом.

— Хорошо! Ты, пожалуй, прав; к тому же мне надо еще сварить листья. Только вот я не знаю, где же здесь аптека. В городе все спят; не найдешь никого, кто бы показал этот дом.

— Ты же умеешь отыскивать любые следы, а разве аптеку не найдешь?

— Постараюсь.

Я отворил ворота и вышел на пустынную площадь. Вряд ли аптека располагалась в каком-нибудь закоулке. Она наверняка находилась где-нибудь в центре города, куда легче всего добраться, а я как раз находился именно здесь.

Оглядывая домик за домиком, я заметил старую, обветшалую развалюху, отдаленно напоминавшую жилище. На двух расшатанных гвоздях висела покосившаяся табличка, на которой, к счастью, еще читалась надпись — белая на зеленом фоне: «Хаджи Омрак, доктор медицины, и аптека снадобий». Итак, этот хаджи был врачом, и у него имелся титул доктора или он сам присвоил его себе.

Дверь была заперта, но я толкнул посильнее, и она тотчас подалась. Звонка не было видно, зато виднелась веревка, на концах которой висела пара дощечек. Взрослый человек легко мог достать их. Предположив, что это своего рода колокольчик, я схватил дощечки и стукнул их друг о друга. Раздался такой шум, что пробудил бы любого спящего.

Однако я еще долго колотил в этот кимвал, пока меня не услышали. Надо мной медленно приоткрылся сломанный ставень. Потом показалась странная физиономия. Я увидел желтоватую лысину, блестевшую как слоновая кость; лоб, испещренный складками; два маленьких, заспанных глаза; нос, напоминавший скорее носик бурого глиняного кофейника вроде тех, которые встретишь у нас в деревнях; я увидел широкую складку рта почти без губ; угловатый подбородок, который, казалось, был не шире, чем нос. Наконец, донеслась первая фраза:

— Кто там?

— Пациент, — ответил я.

— Что за болезнь?

— Желудок сломал, — пояснил я без обиняков.

— Сейчас, сейчас! — крикнул доктор. Судя по голосу, он ни разу еще не сталкивался с подобным случаем.

Голова поспешно исчезла; а поскольку я все еще отважно взирал вверх, на меня просыпались части ставня. Я был столь хладнокровен, что отскочил в сторону, лишь когда доски уже лежали на земле.

Через минуту я услышал за дверью такой шум, словно там начиналось землетрясение. Завизжали кошки, залаяла собака, повалилась посуда; кто-то вскрикнул невыразимо красивым женским голосом. Потом на дверь налетело то, что, по-видимому, было доктором. Дверь открылась, и сей ученый муж, встретив меня нижайшим поклоном, милостивейше попросил войти.

Что за образину я увидел перед собой! Этот «доктор и аптека снадобий», если бы его вздумали выставить на наше свекловичное поле, нагнал бы такой неописуемый ужас на воробьев, коноплянок, щеглов и чижей, что они улетели куда-нибудь в Марокко, чтобы никогда в жизни более не возвращаться.