На земле сингалов и тамилов - страница 8

Я хорошо помню эту сцену. Было уже за полночь С улицы слышались глухие голоса. Отец нервно теребил пряди волос. Он всегда так делал, когда волновался. Глаза его сверкали гневом, а тело напряглось, готовое к броску.

Атмосфера все более накалялась, но отец был не из тех, кто отступает.

— Как вы посмели прийти к моему дому ночью? — накинулся он на этих людей. — Вы с ума сошли! Что плохого сделал этот мусульманин? Он такой же, как и мы с вами. Делил с нами и радости и горе. Идите по своим домам. Я знаю, что все, что вам наговорили, — сущее вранье. Слушайте, уходите, не позорьте нашу деревню!

Отец обрушил на них яростный поток жестких слов. Надо сказать, к чести Синадхаи, степенные люди не поддержали эту истерическую кампанию. Толпа, собравшаяся в ту ночь возле нашего дома, в основном состояла из никчемных бездельников и безрассудной молодежи. Отец хорошо знал и этих людей, и их родителей. Не ожидая от отца такой вспышки гнева, бунтари в смущении разошлись по домам. Какой бы значительной ни казалась им причина, побудившая их к выступлению, почтение к отцу все же пересилило.

На следующий день в стране было введено чрезвычайное положение, и вскоре восстановили порядок, хотя связанные с этим репрессии сами порождали ряд проблем[10]. Главное — конфликт между мусульманами и буддистами был улажен. Пожалуй, мир в нашей деревне наступил быстрее, чем в других местах. Сигу со своей женой вновь смог вернуться в свою лавку. Жители деревни сами помогали ему восстанавливать то, что было ими разрушено.

Шкатулка с драгоценностями Аччи тем не менее еще несколько месяцев оставалась у моей матери — до тех пор пока не наступило ей время ехать на роды в Хамбантоту[11].

Лет до девяти-десяти дни моего рождения всегда отмечались дома — вот еще одна привилегия быть младшим в семье. Как мне кажется, они проводились в основном по инициативе тетушки Софи, тетки отца и моей крестной матери.

Тетушка Софи жила с нами. Она обычно рассказывала нам перед сном разные интересные истории. К тому же она умела готовить самые замечательные в мире сладости, не новомодные деликатесы, а воздушное печенье из рисовой муки — хрустящие кокисы, по форме напоминающие розы, коричневатые, цвета меди пряники, белую халву, от которой на губах остается след сладкой пудры, тыквенное варенье — обычно огромный кувшин — и, наконец, до-дол, черный, жирный, очень сытный.

Дважды в год — на сингальский Новый год и на мой день рождения — она сама хозяйничала на кухне, чтобы порадовать нас своими непревзойденными блюдами.

На приготовление додола необходимо взять несколько галлонов[12] кокосового молока, гору муки и развести большой огонь. Ко всему этому необходимы еще и сильные руки. Я наблюдал, как слуги заполняли огромные котлы вязкой массой, затем снимали масляную пену, добавляли еще топлива и, наконец, сами изумлялись конечным результатам своего труда, тому, как после гигантских усилий появляется полдюжины здоровых батонов додола, упакованных в листья арековой пальмы, для того чтобы они впитали масло. Готовый додол окуривали дымом и прятали до тех пор, пока тетушка Софи не приносила его нам во время больших праздников.

Это блюдо не требовало рук мастера, зато другие сладости готовила сама тетушка Софи. Она делала все шумно, с размахом: командовала каждым в доме, сама выбирала тыквы белой окраски, делала масло из орехов, следила, как их толкут, просеивала рисовую муку.

Ничто не могло сравниться с такими ее лучшими кулинарными произведениями, как мункевума — пирог с зеленым горошком, аттираха — пончики из рисовой муки, кокосового молока и сахара или астма — плетеные изделия из рисовой муки и сахара.

Когда на пробу она выпекала первый пирог, мне обычно предоставляли честь его отведать. Никто не ждал от меня похвалы, но я всегда говорил, что пирог очень вкусный. Примостившись на маленьком стульчике, я обычно оставался на кухне и наблюдал, как тетушка лила масло на шипящую сковороду и как бы сдвигала тесто к центру, чтобы образовалась горка. Вот этой-то горке и обязан был пирог тому, что мы называли его «куполом».