На златом престоле - страница 25
В одеянии из лёгкого шёлка, обрисовывающем тело, с крупными звездчатыми серьгами в ушах, настойчивая и решительная, она словно бы заполонила собой всё пространство покоя.
– Что, мириться с ворогами измыслил?! Испужался, в порты наложил?! Батюшку свово и мово предать осмеливаешься?! – громко кричала дочь Долгорукого, топая ногами и стискивая в кулаки свои большие сильные руки, унизанные перстнями с жуковинами[121].
«Лях доложил. Жёнке своей шепнул, а та тотчас Ольге напела в уши», – догадался Ярослав.
Он отмолвил жене с едва скрываемым раздражением:
– Я – княжеский сын, а не баран! О стенку головой биться не намерен. О подданных своих заботу имею допрежь всего. Не справиться мне с Изяславом и с уграми одновременно. Лучше малым пожертвовать, нежели всё потерять. Об отцах наших молвила ты. Но мой отец нынче в ранах тяжких лежит, а твой – невестимо где обретается. Помощи от него не дождёшься. Покуда ждать будем – от Галича ничего не останется. И нам с тобой ноги тогда уносить отсюда придётся, в Берлад или куда подальше. Этого хочешь?!
– Труслив ты! – Ольга презрительно скривила тонкие губки, покрытые толстым слоем коринфского пурпура.
От неё пахло благовониями, и запах этот, резкий и густой, раздражал Ярослава. Не выдержав, он выпалил ей в лицо:
– В трусости упрекаешь? Так ведь не я из-под Киева опрометью бежал после битвы на Руте, а твой отец, князь Юрий. Не хочу я, как он, из волости в волость бегать. Потому и переговоры думаю начать с Изяславом. Если, конечно, до осады дело дойдёт.
– Не смей об отце моём тако! Сопляк! – топнув ногой, вскричала возмущённая до глубины души Ольга. – Мизинца егового не стоишь ты!
Она неожиданно разревелась, громко, навзрыд.
– Дура! – ругнулся Ярослав.
Он стремглав выскочил из покоя, с громким стуком захлопнув за собой массивную дубовую дверь.
Не было мира у молодого княжича в семье. На душе становилось от этого горько, гадко, противно.
«Ну зачем, зачем она мне? Или невесты доброй сыскать нельзя нигде! Вон у того же Мстислава – экая, говорят, красавица Агнешка Польская. Или у Святополка – мораванка Евфимия. Солнцеликой на Руси её кличут. Или у того же Долгорукого сыны, Андрей и Глеб – оба на боярских дочерях женаты. И обе жены, что Улита Кучковна, что Глебова княгиня – и красовиты, и норову спокойного. Не то что эта… Упрямая, дерзкая, грубая вся. Как древо неотёсанное, как кукла, как идол поганый, тряпками обмотанный!»
…Ночью Ярослав никак не мог заснуть. Забросив руки за голову, смотрел в бревенчатый потолок, тускло озаряемый светом лампады, вздыхал, думал.
Ольга внезапно явилась к нему, навалилась медведицей, словно и не было давешнего тяжкого разговора с криками и взаимными оскорблениями и обидами.
Ярослав равнодушно ласкал её полное тело с округлыми выступами грудей, целовал крупные соски, она в ответ дланями возбуждала его естество, с жадностью сосала устами, храпела от страсти, стойно[122] лошадь.
После, исполнив, как положено, супружеский долг, Ярослав гладил её по распущенным чёрным волосам, смотрел в исполненные лукавства раскосые половецкие глаза, шептал:
– Ты не спорь со мной, не гневайся. Я для нас обоих стараюсь.
Жена неожиданно рассмеялась.
– Буду и впредь тебе перечить! Думашь, люб ты мне? Просто замуж мне пора было, и всё! А ты был из всех женихов – самый мне подходящий, и по летам, и по знатности рода. И я княгиней галицкой стать захотела. И вот этого, – она ткнула перстом Ярослава в фаллос, – такожде хотелось. Чтоб не как прежде, а без стыда и оглядки, не боясь, еже кто узрит.
– У нас, верно, дети ещё будут, – осторожно заметил Ярослав.
– Знамо, будут. Кажную нощь совокупляемся, – Ольга весело расхохоталась.
– Давай спать. Может, дела как ни то без нас уладятся, – Ярослав со слабой надеждой уставился на мерцающие лампады и положил крест.
…Как в воду глядел княжич. Утром в Галич прискакал сын боярина Домажира Иван. Так в городе стало ведомо о хитрости князя Владимирка, о его мнимой болезни, о кресте святого Стефана и о заключении мира.
«Изворотлив отец. Обманул-таки врагов своих. Оберёг лукавством от разоренья Русь Червонную, – думал ободрившийся Ярослав, стоя на гульбище и подставляя лицо ласковым утренним лучам солнца. В эти мгновения он гордился своим отцом. – А я? Учиться мне ещё много надо уму и хитрости державной».