На зов тринадцатой могилы - страница 5

Рейес провел кончиками пальцев по моим губам, и моя грудь преисполнилась такой глубокой, такой бесконечной любовью, что казалось, вот-вот взорвется. А это испортило бы весь настрой, ей-богу.

Я прикусила нижнюю губу и снова спросила:

— Она ведь победила, правда?

Он заправил мне за ухо локон, который не видел внутренности душа больше ста лет. Подумав об этом, я чуть не поежилась, но вдруг Рейес поинтересовался:

— Сколько, по-твоему, тебя не было?

Голос был глубоким, богатым и гладким. Как карамель. Или ириски. Или Дарт Вейдер.

Я чуть-чуть отодвинулась.

— Что значит «по-моему»? Никакого «по-моему» быть не может. Я точно знаю, сколько меня не было. До секунды. Ну, плюс-минус.

— Да неужели? — По степени ослепительности улыбка Рейеса могла посоперничать с солнцем. — И сколько же ты насчитала?

— Сто семь лет два месяца четырнадцать дней двенадцать часов и тридцать три минуты. — Вру, конечно. Никак я не могла знать до минуты, сколько прошло времени, но наверняка знала, что не меньше. — Я парила во тьме больше ста лет.

Рейес задумчиво кивнул и уточнил:

— Если ты парила во тьме, то откуда так уверена, что пробыла там сто семь лет?

Едва не смутившись, я отвела взгляд:

— Я ощущала каждую секунду. Вот и считала.

Он подтянул меня поближе.

— Разве мы уже не выяснили, что с математикой у тебя беда?

— Кстати о птичках. Я думала, меня сошлют на целую вечность.

Внутри Рейеса вспыхнул гнев, который мигом отозвался во мне, словно от молекулы к молекуле потянулась жгучая паутина.

— Тебе показалось мало?

Я снова улеглась ему на грудь.

— Мне показалось, что прошло три вечности.

Он отвернулся и свел брови.

— Ты не должна была так поступать.

Так вот откуда ярость! Приподнявшись, я села на Рейесе и уставилась на него сверху вниз, пытаясь понять, о чем он думает.

— То есть ты предпочел бы потерять Эмбер?

Эмбер — чудесная дочь моей лучшей подруги. Она и стала причиной того, что меня пинком под зад вышвырнули с третьего камешка от солнца. Но она ни в чем не виновата. Ее убил спятивший священник, который пытался привязаться к Земле, использовав Эмбер в качестве якоря. И все для того, чтобы избежать поездочки в ад, которую сам же себе и застолбил за несколько столетий до случившегося.

Я могла исцелять людей, не нарушая никаких правил. Могла даже вернуть человека из мертвых, но только в том единственном случае, когда его душа еще не покинула тело. А когда мы нашли Эмбер, она была мертва уже два часа. Ее душа уже улетела. Я не могла так поступить с Куки — дать ее дочери умереть, когда в моих силах было это изменить.

Неужели именно об этом и говорил Рейес?

— Нет, конечно, — обалдел он. — Ты должна была переложить это дело на меня.

— Ну да. Ведь последнее твое путешествие в ад принесло нам уйму радостей.

Когда в последний раз он оказался в адском мире, я уж думала, он никогда не вернется. Но он вернулся, причем был больше Рейазикином, чем Рейесом. Боги, как известно, не славятся прекрасными личными качествами и заботливыми характерами. Прежде чем вернулся настоящий Рейес, прошло несколько дней, в течение которых я боялась, что мне придется его убить, пока он не уничтожил начисто всю планету.

Он пожал одним плечом:

— Тогда все было иначе. То измерение было действительно адским.

Я ахнула и долго-долго пялилась на мужа с отвисшей челюстью.

— Прошу прощения, — наконец сказала я, вовсе не собираясь извиняться. — Ты хочешь сказать, что мое адское измерение было менее адским, чем твое?

— Мой Брат ни за что не сослал бы тебя в настоящий ад.

— Там было ужасно, — возразила я.

— Большинство миров ужасны.

— Там было холодно, темно, и конца и края всему этому не было.

— А если бы там был рай?

— Даже духи… В смысле?

— Если бы там были белые пляжи, лазурные моря и солнце каждый день?

Он прав. У меня поникли плечи.

— Без тебя и Пип там все равно было бы ужасно. Слушай, я в курсе, что время в разных мирах течет по-разному. — Глубоко вздохнув, я стиснула зубы и собрала кишки в кулак. Образно выражаясь. — Говори начистоту. Я справлюсь. Сколько меня не было?

Может быть, в этом мире прошла вовсе не сотня лет. Может быть (всего лишь может быть!) Пип еще жива. В моем сердце разразилась нешуточная битва между надеждой и болью.