Набат. Книга первая: Паутина - страница 14
Перед отъездом мать купила два яхтана на базаре и заполнила один отрезами ситца, сарпинки, шелка и бархата, а другой — яркими платьями, камзолами, ичигами и головными платками. Случайно видела Жаннат, что мать ночью при свете очага долго пересчитывала целые пригоршни серебряных тенег. Руки у нее дрожали, а в глазах ее Жаннат читала жадность, и у девочки почему-то сжималось и ныло сердце, и хоть по своему характеру Жаннат была легкомысленна и весела, но грустно ей стало, когда мать прочитала ей, расставаясь, целое наставление: «Ты теперь его, твой долг подчиняться ему во всем, во всех его желаниях. Слушайся его и в хорошем, и в дурном. Тело и душа твои — его. Счастье твое и несчастье — от него. Слово его выполняй. Повеление его — закон для тебя. Он великий благодетель нашей семьи, он спас нас от голода. Скажет: „Забудь стыд“ — забудь. Я уехала».
Мягко, добродушно всегда говорил казий с Жаннат, благосклонно и нежно смотрел на нее. И девочка постепенно стала забывать слова матери.
Известно, мухи в уксусе не тонут, мухи тонут в меду. То, чего не могли добиться силой ишан кабадианский и Мамурахон, добился лаской и добрым отношением Самад.
Сколько ни возмущались, ни шумели ошеломленные внезапным событием Ризван-биби и Фазилят, но им пришлось смириться, когда казий байсунский объявил им, что берет Жаннат третьей женой.
Происшедшая бухарская революция ничего не изменила в жизни Самада. Новая власть не тронула его, он остался казием. Но свадьбу ему пришлось отложить. Устраивать большой пир в такие тревожные дни было неблагоразумно.
Внезапное появление в доме казия Хаджи Акбара, родного сына и наследника, перебудоражило весь тихий, добродетельный уклад семейной жизни. Грузный, с выпиравшим над поясными платками толстым брюхом, с лицом, засыпанным прыщами, с клочковатыми, точно повыдерганными в драке, пегими усами, с рыкающим голосом, Прыщавый походил на великанов людоедов восточных сказок, а его черные, точно бусины, зрачки бегали в щелочках между изъеденными трахомой веками быстро и блудливо. «Душечка, — сразу же по приезде наткнулся Прыщавый на Жаннат, выпекавшую лепешки в тандыре. — Какие глазки! Какие бока! Уж не из рая ли ты сбежала, душечка!» И он бесцеремонно шлепнул ее по бедрам. «Сынок, Хаджи Акбар, — сказал появившийся на пороге михманханы казий, — да будет тебе известно, что даже непотребный взгляд на невесту отца есть грех кровосмесительства. Но ты, сын, еще не знал, кто она такая, и тебе простительно, а законовед Шафи говорит…» Он увел гогочущего, ничуть не смутившегося Хаджи Акбара в дом, но голосище его долго слышался из окна. Слова режут острее ножа, и Жаннат стояла с лицом красным, как спелая вишня. Она отлично расслышала слова прыщавого Хаджи Акбара: «Ну, душа моя отец, радуюсь за вас, вы, подобно пророку Самуилу, чем старее, тем более распаляетесь на женскую плоть».
Казий не выдержал и прочел ему проповедь на библейские темы об уважении к отцу, о грехе разврата и геенне огненной.
— Она еще не жена тебе, отец, — ухмыльнулся Прыщавый.
— Остановись, сынок! Над несказанным словом человек хозяин, а сказанное слово — хозяин человека. И потом, я на ней женюсь…
— Э, ты все меня поучаешь. Кто женится… те… те, тому нужна сила, каждый день по двенадцать пудов силы нужно! Подожди, я девчонку спрошу. Ее, бедненькую, на твоем ложе озноб прохватит… те… те…
— Молчи, собака. Чтоб я тебя больше ни видел.
— Да я… те… тороплюсь в Бухару. Дела мои дошли до горла. Каракулевые шкурки залежались. Я проездом… Я… уже покидаю вас, о мой добродетельный отец… те…
Проводив своих слуг с вьючными лошадями, Хаджи Акбар, уже сидя на коне посреди двора, позвал:
— Очаровательница Жаннат, подойди-ка, я тебе… те… те… шепну сладкое словечко.
Стоявшая на террасе Жаннат только покачала головой.
— Не упрямься, поверь мне, краса всех байсунских джигитов желает на прощанье сказать одно горячее словечко в твое коралловое ушко.
Засмеялись Ризван-биби и Фазилят:
— Ну подойди, дурочка. Он уезжает. Не съест же он тебя.
И Фазилят даже подтолкнула Жаннат к склонившемуся с коня в выжидательной позе Прыщавому.