Нацболы и скины - страница 13

Капа Лю весьма неучтиво попросили сделать разбитым беззубым ртом минет Цзи Юнгу, а потом обоих гуковских пидоров прозаически забили насмерть гриндарами. Почти с самого начала, чтобы соседи не услышали китайские стоны, врубили погромче «Коловрат» — группу, чьи кассеты оказались в квартире рядом с ветхозаветной «перестроечной» магнитолой.

Вунь Сынь был утоплен в унитазе с вантузом в жопе.

Оглядев живописную картину, ребята с удовлетворением констатировали, что попорчены почти исключительно китайцы, так что, по идее, Коловрангель не должен будет иметь претензий.

Напоследок нацисты сделали групповое фото в обнимку на фоне крови и кишок гуков, после чего покинули многое повидавшую за эту ночь квартиру, захлопнув за собой дверь.

Собственно, это мероприятие было последним из запланированных в этом году на день рождения фюрера, и потому, выслушав от нацболов доклад о том, что за время их стоянки на шухере никто не проходил, лимоновцев отпустили по домам. Максимум, что ещё отавалось сотворить скинам этим утром по пути домой — локальные межэтнические столкновения, не требующие большого количества участников.

По пути к метро нацисты увидали клетку с арбузами и чурбана, готовившегося начать продавать свой гнилой товар. Заметив группу молодёжи несколько агрессивного вида, урюк поспешил сунуть им самый маленький из своих арбузов.

— Э, вазьмыти дарам арбуз, дэ! Ничего не хачу такого, дэ!

Нацисты, впрочем, не взяли арбуз, точнее — взяли лишь для того, чтобы тут же надеть его хачу на голову. Затем Батя воткнул цунарефу ножик под ребро...

Стояла хорошая погода. Было утро двадцать первого апреля, и сегодня можно было выспаться и отдохнуть наконец, но сначала предстояло добраться до дома.

В метро народу было, как в час пик. Заметив у края платформы какого-то гостя столицы, Гунн спросил у него:

— Ты кто по национальности?

— Я — таджик!

— Таджик? Guten Morgen, таджик! — и въебал в рожу, однако тот оказался силён и ответил пинком. По сути, это был уже Тадж Махал, то бишь таджик махался. Впрочем, так продолжалось недолго, и вскоре он уже был на рельсах. Пришлось свалить на улицу в толпе и воспользоваться наземным транспортом.

Больше в тот день они никого не убили, ибо хорошего должно быть в меру. Нужно беречь силы, ведь двадцать второго им предстояло участвовать в праздновании днюхи Владимира Ильича Ленина.

Часть вторая. Лимоновцы

Глава 1. Сергей

22-го апреля Серёжа проснулся с утра в радостном предчувствии. Он знал, что сегодня не пойдёт ни в какую школу. У него есть дела намного важнее, чем протирание штанов за партой. Зачем ему школа? Он и так умеет писать и читать. А читать хорошие и правильные книги в школе, как правило, не учат. Прозябать среди учеников-зомби под надзором учителей-вертухаев не было никаких сил. Серёже шестнадцать, он — взрослая самостоятельная личность, только вот государство до сих пор считает его ребёнком. Свои лучшие годы, которые он должен потратить на совершенствование и великие свершения, ему приходится проводить за изучением никому не нужных наук и тупой зубрёжкой. Из всей школьной программы он любил только историю, литературу и физкультуру, остальные же уроки старался прогуливать как можно чаще. Большую часть своего свободного времени Серёжа проводил со своими старшими друзьями — членами Национал-большевистской партии, сокращённо — НБП.

Он оглядел свою привычную комнату, которая навевала на него тоску своим гнилым советским прошлым — ковёр на стене и жёлтые обои в полосочку. В прошлом году Серёжа разбавил эту тоску красно-чёрно-белыми плакатами НБП и портретом Лимонова. Стало чуть лучше, но всё такой же маленький домашний ад. Серёжа жил в спальном районе Москвы в тесной хрущёвке. С пятого этажа открывался роскошный вид на вечную стройку и свалку бытовых отходов.

Отец Серёжи, как истинный пролетарий, был умеренным алкоголиком. По вечерам, приходя с работы, он надевал свои протёртые на заднице треники с надписью «Спорт», заляпанную кетчупом майку и садился перед телевизором смотреть новости или футбол. Он пил пиво из большой кружки, украденной некогда из общепита, закусывая вонючей воблой. Отец громко матерился, когда сборная России снова терпела поражение, хотя за многие годы с этим можно было смириться. Мать Серёжи приходила с работы позднее и принималась пилить отца. Толстая, вдвое больше своего супруга, она была в семье главной. Повод для этого имелся весьма весомый, ведь зарабатывала она на целых двести рублей больше отца. По вечерам она варила свои неизменные борщи с сантиметровым слоем жира и жаловалась на вечную усталость. Имелась в квартире ещё и старая бабка, мать отца Сергея. Слово её в доме не значило ничего вот уже двадцать лет, так что всю злость она отводила на своём внуке, била его палкой по спине и называла фашистом. Впрочем, иногда, в минуты старческого забытья, жалела и отстёгивала ему пятнадцать-двадцать рублей на школьные завтраки. Затем забывала об этом и кричала, что кто-то снова ворует у неё деньги.