Начало - страница 5

— До свидания, — говорю я.

— Пока, — говорит Витек.

Лариса сворачивает в боковую улицу. Я гляжу ей вслед. В светлом легком плаще, тоненькая, с рыжими, горящими в солнечном свете волосами на плечах и спине, она удаляется, словно улетающий светлячок, и все вокруг нее становится вдруг обыкновенным и серым. Серые дома. Серые деревья. Серое небо. Серые люди на тротуарах. Кажется, Лариса, уходя, забирает с собой все яркие краски, обесцветив ни в чем не повинное окружающее.

Мы с Витьком живем за Юрюзанью, на Горке. В школу и из школы ходим вместе, и для меня дорога домой неотделима от Витька, будто она вобрала в себя его многолетнее неизменное присутствие.

— Витек, тебе нравится Лариса? — говорю я, потому что у меня перед глазами все еще горят ее волосы.

— С какой стати она должна мне нравиться? — неохотно отзывается Витек. К девчонкам он совершенно равнодушен и разговаривать с ним на эту тему так же бессмысленно, как с забором, вдоль которого мы идем. Но мне хочется говорить даже с забором, и я продолжаю пытать Витька:

— Вот если бы ты сравнил ее с другими, кого знаешь… что бы ты сказал?

— Больно мне надо сравнивать. Что мне делать больше нечего?

— И все же, Витек… мне интересно, что ты скажешь?

— Девчонка как девчонка. Воображуля, как все.

— А кто по-твоему красивее — Лариса или Сонечка Глухова?

— Конечно, Лариса.

— Почему так считаешь?

— Ну вот, заладил: почему, почему, — недовольно ворчит Витек. — Откуда я знаю? Красивее и все. Велика забота — думать об этом.

Желание мое поговорить о Ларисе разбивается о непоколебимое равнодушие Витька, как фарфоровая чашка, упавшая на каменный пол. Мне жалко разбитую чашку, но обвинять в этом друга было бы так же глупо, как обвинять пол, о который она разбилась. Просто я был неосторожен с хрупкой ценной вещью.

Мы входим на узкий деревянный мост, подвешенный на железных тросах над широко разлившейся Юрюзанью. Мост раскачивается, поскрипывая, и мы идем, широко расставляя ноги, чтобы удержать равновесие. Останавливаемся на середине, прислонившись к перилам. Обычно мы всегда задерживаемся на несколько минут на мосту, когда возвращаемся домой или идем в город.

— Ну что, пойдем? — говорю я Витьку.

— Пойдем. Мне надо пораньше домой… матери помочь.

Витек живет без отца. Год назад он оставил их с матерью, ушел жить к другой женщине. Нельзя сказать, что это сделало Витька несчастным (незабвенный папаша его часто выпивал и, придя домой, устраивал дикие скандалы), но забот у Витька прибавилось — дом и хозяйство, даже самое малое, требует надежных, умелых рук, а его руки, хотя бы и условно, трудно принять за таковые, даже при наличии богатого воображения.

Мы проходим мост и поднимаемся в гору по твердой каменистой тропинке. Все выше и выше. Останавливаемся на повороте отдышаться. Оглядываемся последний раз, прежде чем приблизившиеся заборы, сараи и дома скроют от нас широкую перспективу окружающего.

Внизу, под горой, желтой изогнутой лентой светится на солнце Юрюзань. За рекой хорошо виден город: нагромождение каменных пятиэтажных домов, площадь с фонтаном посередине, черные деревья парка у подножия Липовой горы, а еще дальше — металлургический завод. Издали он похож на огромный с дымящимися трубами пароход, причаливший к невидимой пристани. Слева, недалеко от реки, — трехэтажное, напоминающее букву «Н», здание нашей школы с опытным полем и спортивной площадкой. Мир, в котором я живу. Мир, ставший для меня в последнее время слишком привычным и тесным, будто купленная давным-давно одежда, вылинявшая и сузившаяся от бесчисленных стирок и долгого пользования.

Дом моих родителей один из самых приметных на Горке. Каменный, под зеленой железной крышей, с застекленной верандой и резными карнизами, он виден издалека, как только войдешь на нашу улицу. Рядом с домом гараж, в котором застоялась из-за весеннего бездорожья купленная прошлым летом голубая «Лада». Во дворе крытый шифером сарай с сеновалом и всевозможными помещениями, большими и малыми, для многочисленной живности. Вплотную к дому подходит сад с теплицей, яблонями, вишнями, кустами смородины и малины. Добротное, прочно налаженное хозяйство, говорящее о том, что владельцы его достаточно прочно, насколько это возможно, стоят на нашей неустойчивой земле.