Начало осени - страница 27

Его тоже заело. «Катись, — говорит, — сучка ненасытная, маменьке своей пожалуйся, а заодно и папаше. Подсунули девочку, сокровище… Пробы ставить негде!» А она ему: «Уйду, на тебе свет клином не сошелся. Есть и другие мужики, стопроцентовые…»

Это словечко — откуда она только его взяла? — крепко засело у Юрика в башке. Вспомнились и ее разговоры про трезвых мужиков, и звонки из телефона-автомата, и здоровый парень, про которого рассказывал Мишка.

Скандалы с женой, ревность, неприятности на работе — все слиплось в один тяжелый ком, давивший грудь изнутри. Размягчить его, хотя бы на время, могла лишь водка. Но и похмельная тягомотина стала утомлять.

«Получу аванс, разобьюсь с долгами — и завяжу до времени, — решил Юрик. — Ну их к шутам, эти свадьбы, похороны… Каждый день праздник. А Ольге, если что узнаю, ноги выдерну!»

Потом подумал: «В обед надо бы добавить. Рубль у меня есть… Только вот сахар… Ладно, как-нибудь выкручусь. Занять бы еще, да разве кто даст! Может, Виктор?.. Заодно и в стекляшку сбегает, тут близко».

У Виктора тоже оказался рубль, и через известную дыру в заборе он отправился к Зинке за шафраном…

Машина ритмично ухала демпферами, оттиски мягко опускались на приемный стол. Один лист Юрик взял в руки, проверил проводку, крутанул маховик дуктора, подбавляя краску на раскатные валики. До конца смены еще далеко, а уже работать надоело — сил нет! Может, и вправду уволиться, пойти на шарагу какую-нибудь? Здесь, конечно, заработок твердый, да уж больно все обрыдло. Каждый день одно и то же. Тиражи, тиражи, тиражи…

Колька по нелегкому опыту знал: уж если искать на пузырек, то сейчас, пока есть кураж. Уйдет кайф — исчезнут находчивость и упорство. Будешь только маяться да ждать — не поднесет ли кто? Нет, маркитанить нужно сейчас, не откладывая.

— Слышь, Мишка, надо бы еще чего-нибудь замакарить.

— А чего замакаришь? Дупель — пусто, ни одной знакомой рожи. — Харя отвечал бесцветным голосом. Видно, хмель из него начал выходить.

— Айда к магазину, там насшибаем, — предложил Колька.

— С утра-то… У кого? Два кола ведь надо.

— Пока стреляем — одиннадцать как раз и набежит. Шафран уже «в цвету» стоять будет.

Они снова направились к стекляшке, у которой по утрам собиралась планерка.

Колька строго придерживался выработанных трудной практикой многих поколений ханыг правил собирания на бутылку у магазина. В этом деле имеются свои тонкости; не зная их, можно либо нарваться на скандал, а это им совсем ни к чему, либо проторчать у гастронома без толку до вечера.

Спрашивать следует пятнадцать копеек зараз. Десять — мало, долго набирать придется, двадцать — много, могут совсем ничего не дать. А пятнадцать — в самый раз.

Просить следует не у того, кто входит в магазин, а у того, кто из магазина выходит. При этом хорошо бы засечь: взял ли клиент вино или что другое и много ли в сдаче мелочи. Стрелять лучше у работяг, интеллигент, он и шум поднять может. И никогда не обращаться к бабам — голый номер!

Он занял позицию с одной стороны от дверей магазина, Харя пасся с другой, поглядывая сквозь витрину, кто чего берет. Из стекляшки вышел молодой парень в брезентухе.

— Земляк, погоди… — обратился к нему Колька вполголоса. — Извини, пожалуйста…

— Ну, чего тебе?

— Да вот, понимаешь, пятнадцати копеек на бутылку не хватает, выручи…

— Бывает… На, держи.

Есть почин! Колька увидел, как его друг остановил мужика в стеганке. Харя тоже знал правила стреляния мелочишки.

Однако время стояло мертвое: кто болел, те утром похмелились, до обеденного перерыва, когда в гастроном потянутся работяги с приборо-механического и дизельного заводов, еще далеко.

С час они потерлись у стекляшки, стреляя, не всегда успешно, у редких покупателей. Потом сошлись подбить бабки.

— У тебя сколько?

— Пятьдесят пять, а у тебя?

— Шестьдесят восемь. Еще чуток осталось…

Колька нырнул в магазин вслед за явно подвыпившим мужчиной, решил проследить, сколько тот возьмет сдачи, и разом добрать нужную сумму. Выпивший в меру мужик — самый щедрый человек. Он и на деньги не жадный, и угостить может, не раз случалось…

У прилавка, где отпускались молочные продукты, стояли несколько женщин. Одну из них, в легком сером плаще, Николай сразу узнал, словно и не было прошедших лет. Сердце замерло, пропуская удар, и забилось, нагоняя, быстрее. «Она, Татьяна! Почти не изменилась, посолиднела разве… Как же я не заметил, когда она сюда вошла? К матери, наверное, приехала… Сколько же мы не виделись? Лет восемь? Да, восемь с небольшим. А сердчишко-то дрогнуло…»