Начало жизни - страница 49
Я страшно рад. Мне бы хотелось, чтобы все видели, как я сижу, рядом с самим Исайкой. У него такой молодцеватый вид! Мне очень нравится, как он каждую минуту подтягивает за ушки свои сапоги гармошкой. На Исайке плисовые штаны, какие носят немецкие колонисты, коричневый вельветовый пиджак и плюшевая шапка, которую он постоянно заламывает набекрень так, что черный чуб вываливается наружу.
Бечек выглядит рядом с Исайкой довольно невзрачно. Особенно неприглядным делают Бечека его стоптанные солдатские башмаки и обмотки, выцветшая и залатанная красноармейская гимнастерка и измятая фуражка. Бечек, видно, чувствует это. Он долго вглядывается в своего приятеля и хмурится.
— Что ж ты ходишь таким оборванцем, Бечек? — спрашивает Исайка и вновь хлопает его по плечу.
— Хорошо, что голова цела! — усмехается Бечек и, пожав плечами, оглядывается по сторонам.
С рундука, где мы сидим, видна вся базарная площадь. Она все еще пуста. Только Юхим с бельмом играет на лире. Где-то визжат поросята в мешке. Появляются босые бабы с кошелками. Какой-то старичок в лаптях стоит посреди базара и предлагает купить шкуру.
— Не понимаю, почему здесь такой пустырь? Такая грязища! — оживляется внезапно Бечек. — Я лежал в госпитале в Николаеве. Что за город! Посмотрел бы, какие там «кладки», они называются там тротуарами. А скверы! Если б у нас были настоящие люди, и здесь так можно было бы сделать.
— Да что там Николаев! Вот Киев — это да! Киевский банк!.. Черта с два у нас будут когда-нибудь такие дома! И какие лестницы!
— Ты что же, работал в банке?
— Даже на почте… Я работаю теперь по финансовой части.
— Ого, добился все-таки!
— Конечно! — кричит Исайка. — Кровь проливать, а потом быть у них извозчиком?!
Он поднимает кулак и грозит кому-то. Я не могу оторвать глаз от его руки с короткими пальцами. Я даже вижу там грязь под ногтями. Вот этой рукой он убивает людей!.. Но так он, в общем, не страшный.
А Исайка снова начинает смеяться. В его карих глазах появляется веселая искорка. Вот он увидел старого крестьянина, который продает телячью шкуру, и кричит ему:
— Эй, дед, что ты там продаешь?
Крестьянин, шлепая лаптями по грязи, тихонько подходит к рундуку.
— Шкуру продаю, — отвечает крестьянин.
— Фу-у! — морщится Исайка и берет товар двумя пальцами. — Разве это шкура?
— Зачем она тебе? — смеется Бечек.
— Нужна! — отвечает Исайка и становится, как всегда, когда собирается выкинуть фортель, очень серьезным. — Только я не знаю, шкура ли это?
— Люди добрые! — начинает креститься старик. — Это же шкура моего рябого бычка!..
— Почему же она хрустит? — Исайка нахлобучивает старику шапку на лоб. — Почему она хрустит?
Исайка мнет шкуру и принимается колотить ею об стену.
— Ссохлась она… Это моего рябого бычка!..
Вокруг собирается народ. Подходят какие-то совершенно незнакомые люди. Они хохочут. Один кричит, что это не шкура; а пузырь, другой — что это рядно, а извозчик Зайвель клянется, что это шкурка, но только кроличья.
Все хохочут. Смеюсь и я. Меня вообще очень легко рассмешить.
Однако я смотрю на Бечека, и смех застревает у меня в горле. Он спрыгнул с рундука. У него раздулись ноздри.
Растерявшийся крестьянин хватается за голову, он уже потерял шапку. А Исайка кричит ему все громче:
— Замочи ее!
— Зачем?
— Чтоб намокла! — Исайка бросает шкуру в лужу и затаптывает ее ногами.
— Перестань! — пытается остановить его Бечек. — Перестань, Исайка! — И глаза его наливаются кровью. — Исайка!.. — повторяет он страшно тихо, но каким-то таким тоном, что все сразу перестают смеяться, и умолкают.
— Чего ему надо? — оборачивается к собравшимся Исайка. Он щупает рукою лоб Бечека. — У тебя жар? Чего тебе надо?
— Ничего мне не надо! — отталкивает он руку Исайки. — Над кем ты смеешься? — Затем он вытаскивает шкуру из лужи. Грязь заливает ему штаны, обмотки. — Над кем, я тебя спрашиваю?! — И лицо Бечека становится багровым.
Он подходит к Исайке так близко, что тот начинает пятиться, затем расстегивает пиджак и засовывает руки в карманы.
— На! — Он вынимает из кармана платочек и подает Бечеку. — На, оботрись!
Но все замечают у него на другой руке железный кистень, на который насажены гвозди.