Начать заново [СИ] - страница 5

Я бы может так и поступил, если бы не увидел, что звонок из больницы. Потянувшись за телефоном, успел заметить непривычное для моего омеги выражение лица: злорадство и…торжество? Но с чего бы ему взяться?

Раздумывать на эту тему было некогда. Схватив трубку, я нажал принятие вызова. На том конце раздался взволнованный голос нашего анестезиолога.

— Айтар, срочно…нужна твоя помощь… — затараторил он, а меня поразило то, как он все это говорил. Всегда сдержанный, спокойный, привыкший к любым ситуациям и никогда не терявший хладнокровия. Сейчас его голос напоминал плаксивого ученика, впервые столкнувшегося с кровью.

— Что могло произойти такого, что, мало того, что меня побеспокоили в мой выходной, так еще и твой голос… — договорить мне не дали.

— Айтар! Мой брат…он сорвался с вышки…пробито легкое, кусок арматуры проткнул живот, многочисленные переломы…спаси его… только ты можешь это сделать, — в голосе мужчины звучали истерические нотки.

Не раздумывая ни секунды, я чмокнул моего омегу в кончик носа.

— Прости, моя радость, но мне надо бежать. Ложись, не жди меня, а завтра… — я заговорщицки улыбнулся, а он, ничего не говоря, только кивнул.

С каким-то тяжелым сердцем я покинул моего омегу и помчался в больницу. А там, увидев парня, выругался. Недаром говорят, что у страха глаза велики. Парень явно родился в рубашке. Ничего серьезного у него задето не было. Не так оказался страшен черт, как его намалевали.

Вместо запланированной восьмичасовой операции, на все про все ушло часа полтора, не больше. Не став задерживаться, я помчался домой. Может мой мальчик еще не спит, и у нас есть возможность продолжить наш вечер.

Кольцо жгло внутренний карман пиджака. Я бежал…нет, я летел к своему омеге, которого оставил одного в такой день. Меня немного раздирала вина.

Стоило войти в квартиру, как я услышал стоны. Неужели Велиту плохо? Но только я не сразу понял, что меня смутило в этих стонах. Но бросился в нашу спальню, даже не раздеваясь. А ворвавшись, пораженно застыл, не веря своим глазам.

На кровати…нашей кровати…лежал какой-то альфа, лица его я не видел, так как на нем сидел…мой омега. Его стоны не вызывали сомнений в том, чем они занимались. Да и слепым я не был. Два обнаженных тела, одно из которых поднималось и опускалось с хлюпающими звуками.

Мне как будто под дых дали со всей дури. Воздух резко вышел. Дышать стало нечем. Глаза защипало. А в душе…миллиарды осколков со звоном рассыпались. Мерзость. Пустота. Предательство. В висках стучала мучительная боль, разрывая мозг. Я даже в страшном сне не мог представить себе такого. Мой омега…мой милый, нежный мальчик… Теперь уже не мой.

Я даже сам не заметил, как ноги подогнулись. И я по стене сполз на пол. Закрыв лицо руками, почувствовал, что внутри мое глупое сердце покрывается коркой льда. А в душе медленно, но верно образовывается пустота. За что он так со мной? Почему? И тут же здравая мысль снова забилась в голову: а как давно он мне изменяет? Но…теперь это уже не важно.

Дождавшись пока эти двое закончат, благо у меня как раз было время немного прийти в себя от потрясения, кашлянул. Велит в испуге обернулся и с ужасом уставился на меня. Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга: он с некоей мольбой в глазах, а я с презрением. Первым не выдержал он:

— Айтар…это… — и тут я непроизвольно расхохотался, замахав руками, чтобы он не продолжал. Да, смех был истерическим, но сути это не меняло.

— Только не додумайся сказать, что это не то, что я подумал, — сквозь смех удалось выдавить мне, — иначе я просто не сдержусь, и мой здравый смысл, и душевное равновесие, которые я едва восстановил, меня окончательно покинут, — смех резко прекратился. Эмоции сменяли одна другую: боль, ненависть, злость, чувство потери, подавленность.

Велит смотрел широко открытыми глазами, а в них…не было ни капли раскаяния. Альфа же, до этого не вмешивающийся в наш диалог, спокойно поднялся с кровати, так же спокойно оделся, чмокнул омегу в щеку и произнес:

— Я пойду, не буду вам мешать, — а потом, ехидно усмехнувшись глядя на меня, добавил, — ты звони если что, — и удалился. Я стоял, как оплеванный. В эту минуту мне хотелось зарыдать, но я, с трудом сдержав сей порыв, постарался вложить в свой голос максимум твердости и стали: