Национализм как политическая идеология - страница 2

Еще более явный характер приобрела активизация локальной идентичности в незападном мире. Стремление удержать культурную самобытность здесь выступает как противодействие вестернизации. Это противостояние выражается то в этнических, то в конфессиональных, то и в тех и других терминах одновременно. В последнем случае возникает парадоксальный феномен — «религиозный национализм».

В высшей степени примечательно, что после 1945 г. и до самого окончания холодной войны пренебрежительное отношение к национализму было распространено по обе стороны глобального идеологического противостояния. И капиталистический Запад, и социалистический Восток, первый в лице США, второй — в лице СССР, смотрели на национализм как на явление, в моральном и политическом отношении подозрительное. Во-первых, националистические движения (даже в том случае, если они пользовались поддержкой одной из сверхдержав) несли в себе угрозу пересмотра границ, незыблемость которых была провозглашена на Потсдамской конференции. Во-вторых, националисты предлагали массам идеологические конструкты, не вписывавшиеся ни в либерально-демократический, ни в коммунистический (марксистский) канон. В идеях национального возрождения и национального единства, от Сунь Ятсена и Махатмы Ганди, от лидеров Пражской весны 1968 г. до бойцов вьетнамского сопротивления (1964-1973), от Фиделя Кастро до генерала Сукарно были заключены содержания, не вписывавшиеся ни в марксистско-ленинскую ортодоксию, ни в модель либеральной демократии.

Примечательно при этом также и то, что хотя противостояние двух социальных и идеологических систем и не воспринималось в национальных терминах, вызовы, которые бросали Москве и Вашингтону малые нации, пользовались симпатиями или антипатиями именно в качестве национальных вызовов. Так случилось с венгерским (1956) и чешским (1968) восстаниями против диктатуры Советов и с борьбой вьетнамцев с военной машиной Соединенных Штатов.

Целый ряд событий конца XX столетия не могут быть объяснены без учета национальных чувств и массовой мобилизации на их основе: объединение Германии, добровольный раздел Чехословакии на Чешскую и Словацкую республики, кровавый распад Югославии, развитие событий в государствах, возникших после роспуска СССР. Добавим сюда войну в крае Косово, преобразование того, что осталось от союзной республики Югославия, в конфедерацию (союз Сербии и Черногории), тлеющий конфликт между Пакистаном и Индией, Восточный Тимор, тридцатилетняя борьба которого за национальную независимость завершилась образованием самостоятельного государства.

Национализм приобретает новое измерение на фоне глобализации. Чем больший размах приобретают процессы детерриториализации — разрыва связи производства и обмена благами с той или иной территорией — тем более заметными становятся движения, основанные на отстаивании ценности территории. Эти движения получили в аналитической литературе имя «новый локализм». Локализм — и национализм в том числе — берет на себя задачу сохранения идентичности. Наделе, однако, перед нами не столько ее сохранение, сколько рефлексивная реконструкция — сознательное производство и воспроизводство отношений, поставленных под угрозу имперсональными процессами «глобальной экономики» и «глобальной культуры». Национализм в этом контексте предстает как попытка выработать гуманистическую альтернативу дегуманизации общественной жизни, которую несет с собой новый мировой порядок.

Большинство авторов, отвечающих на вопрос о роли национализма в сегодняшнем мире, тяготеют к одному из двух полюсов. На одном полюсе — позитивистски-номиналистское равнодушие к комплексу проблем, связанных с артикуляцией национальной идентичности. На другом полюсе — вера в то, что нации вечны, а национализм есть не что иное, как самовыражение пришедшей к самосознанию нации. Нетрудно заметить, что перед нами контроверза двух известных из истории политической мысли парадигм: просветительского либерализма, с одной стороны, и романтического консерватизма, с другой. Для сторонников первой парадигмы национализм есть не что иное, как реакция на неудавшуюся модернизацию. Для сторонников второй парадигмы характерна мифологизация феномена нации и, как следствие, мифологизация национализма. Национализм в такой интерпретации перестает быть идеологией, обусловленной определенными социальными обстоятельствами, и выступает как момент «пробуждения» национального сознания, как поворотный пункт в «судьбе» нации и т. д. Излишне пояснять, что такое понимание национализма скорее свойственно его идеологам, чем его исследователям.