Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование - страница 49
. Еще один Мусульманский корпус формировался Кавказским фронтом из азербайджанских татар. Таким образом, мусульманизация войск несколько отставала от национализации других частей Русской армии, что соответствовало более медленному оформлению политических институтов российских мусульман, однако к концу 1917 г. и она набрала высокие обороты. Мусульманские представители появились во всех крупных штабах и управлениях Военного министерства.
С точки зрения раскрытия темы исследования важно определить, какое влияние оказала национализация Русской армии в последние месяцы ее существования (конец 1917 – начало 1918 г.) на политику большевиков в области национального военного строительства в рамках РККА.
Временное правительство и военное командование отнюдь не приветствовали охватившую войска националистическую стихию, однако, будучи бессильными остановить ее, они пытались найти в ней какую-то пользу. Демагогически подыгрывая националистам, военный министр А.И. Верховский находил оправдание национализации войск в том, что «если мы не будем доверять народам России, то нечего и пытаться спасать Россию; только в единении всех населяющих Россию народов спасение нашей родины»[307].
Бытовало мнение – и деятели национальных партий всячески настаивали на нем, – что перекомпоновка личного состава по национальному признаку – едва ли не единственный способ уберечь армию от полного разложения и краха, поскольку этнически однородная воинская часть якобы должна быть более крепко спаянной и менее подверженной дезорганизации[308]. Например, по воспоминаниям П.П. Скоропадского, будущего гетмана Украины, идея украинизировать XXXIV армейский корпус, которым он командовал, нашла поддержку вышестоящего командования: «Поручик Скрыпчинский, украинский комиссар при штабе фронта предложил мне с согласия главнокомандующего [армиями Юго-Западного фронта] Гутора украинизировать корпус». Поручик также сказал, «что украинизации свыше сочувствуют, так как здесь играет большое значение, главным образом, национализация, а не социализация, в украинском элементе солдатская масса более поддающаяся дисциплине и поэтому более способна воевать» (курсив мой. – Авт.)[309]. Когда Скоропадский прибыл в Киев и встретился с Корниловым, тот прямо заявил: «Я от вас требую украинизации вашего корпуса»[310].
Будучи не в силах остановить процесс национализации, военное руководство предпочло включиться в него, надеясь поставить его под свой контроль. Так, формирование польских частей в июле 1917 г. шло по плану, разработанному в профильном ведомстве по организации войск – Главном управлении Генерального штаба (ГУГШ). Обеспечение новых частей материальным имуществом, вооружением, денежным довольствием также осуществлялось за счет бюджета Военного министерства[311]. Аналогичным образом шло формирование других национальных частей. А.И. Деникин резюмировал впечатления русского генералитета о национализации: «Была надежда, что национальные части могут стать здоровым ядром для укрепления фронта»[312]. Впрочем, чаще всего эти надежды были тщетны. Как и в подавляющем числе запасных и тыловых частей, политическая гиперактивность в национальных частях никак не коррелировала с желанием идти в бой. Как справедливо заметил современный российский исследователь А.В. Марчуков, высокие темпы национализации нужно объяснять не столько высокой национальной сознательностью военнослужащих, сколько нежеланием воевать. «Не случайно, что после попыток передислоцировать эти части на фронт в них усиливались большевизация, шатание и дезертирство»[313]. Говоря уже словами свидетеля событий, «митинговать, сумлеваться и выражать недоверие офицерам было гораздо… легче, чем, обняв винтовку, лежать под пулями в грязном окопе»[314].
Как уже отмечалось выше, отчасти национализация была оправдана там, где национальные части в составе Русской армии были мотивированы защитой собственного дома. Даже в условиях полного развала армии это оставляло некоторую надежду на сохранение здорового ядра войск. Прежде всего это относится к армянским подразделениям на Кавказском фронте. 30 сентября 1917 г. начальник штаба Кавказского фронта генерал-майор Е.В. Лебединский сообщал в штаб Верховного главнокомандующего, что «армянские батальоны до настоящего времени остаются лучшими войсками среди действующих частей Кавфронта»