Над горой играет свет - страница 11

Но даже если я что-то и видела, то впопыхах, потому что убегала от Мики, который гонялся за мной вокруг дома. Ветер дул мне в спину, а старший братец уже почти наступал на пятки и орал:

— Ага, попалась!

Я неслась во весь опор, пока окончательно не задохнулась.

Энди сидел у папы на плечах. Увидев, что мы с Микой рухнули на траву, оба они так и покатились со смеху, а у нас от сумасшедшего забега горели ноги, полыхали. Тут начал накрапывать дождь, и это было здорово, но вскоре папа сказал:

— Все, ребята, пора под крышу.

А мне так хотелось остаться под дождем, посмотреть на облака над горами, это же сказка. Но я знала, что мама не разрешит.

Когда у дома появился блестящий черный «шевроле», пикап бабушки Лаудины, дождь уже лил во всю мощь, бабушка приехала с очередным своим мужем, повелев нам называть его дядей Карлой. Я смотрела сквозь приоткрытую дверь, как бабушка торопливо шлепает по лужам к крыльцу, она вдруг обернулась и что-то крикнула Карле, ветер отнес ее слова далеко-далеко. Карла побрел вспять к пикапу, а бабушка ворвалась в гостиную. Мы с братьями выстроились в цепочку, поглазеть на прибывшую.

Бабушка была в розовом брючном костюме, на кофте огромные, с мою голову, карманы, один набит пачками салфеток, в другом лежал пузырек с молочком магнезии — это слабительное. Под короткими, до лодыжек, брючинами розовые носки с кружевами и кроссовки, белые, с толстыми розовыми шнурками. Волосы у нее были не ее, смехотворный пышный парик, весь в блестящих бусинках дождя. Бабушка притиснула меня к себе, окатив запахом микстуры от кашля.

Явился промокший Карла, похожий на песика чихуахуа, приволок сумки и чемоданы.

— Видок у тебя скорее «ох», чем «ух», — сказала бабушка.

Он поставил вещи на пол и вместе с нами стал ждать, что же еще выдаст бабушка.

Папа умиленно улыбался, будто перед ним был уморительный котенок, очень крупный экземпляр, кило на девяносто.

Бабушка приставила к уху ладонь.

— А почему никто не сыграет мне на скрипке и на банджо? Что-нибудь в стиле блюграсс? Или, черт возьми, я не в Западной Вирджинии?

Мама уперлась руками в бока:

— Лаудина, о чем это ты?

— Как о чем? Я проделала такой длинный путь, а меня встречают без музыки, где же ваш знаменитый блюграсс? В горах Западной Вирджинии все хором играют и поют, не так ли?

Проигнорировав мамин свирепый взгляд, бабушка повернулась к ней спиной. Мы с братьями были зачарованы, как в кино про вампира, который одним взглядом может заставить человека делать что угодно. Тихо ворча, бабушка наклонилась над мокрыми сумками, мы все втроем подошли ближе. В сумках оказались: блюда, украшенные картами разных штатов; прозрачные глицериновые шарики с белыми «снежными» хлопьями над всякими домиками и человечками; кедровые шкатулки с названиями городов на крышках; пирожные с пекановыми орехами и еще много всякой всячины. Она вручила каждому из нас по шарику «с метелькой» из Кентукки и по шкатулке из Теннесси.

— Я рад, что ты смогла к нам приехать, мама, — сказал папа.

— Ты забрался слишком далеко от дома, мой мальчик.

Папа родился в техасском городе Плано. Мама говорила обычно: «унылый старый Техас». Бабушка Лаудина не считала Техас унылым, наоборот. Там она прожила свою жизнь, и никогда его не покинет, с жаром твердила бабушка.

Чтобы позлить Лаудину, мама посреди очередных восхвалений Техасу начинала напевать: «О, как прекрасны мои горы-исполины!», гимн Западной Вирджинии.

Наша Западная Вирджиния безусловно прекрасна, вот только угольные шахты подвели. В папиных книжках я видела фотографии горняков, черных от угольной пыли. У них и в легких эта пыль. Мне хотелось спуститься к ним и мокрой тряпочкой стереть черноту с их лиц, дать шахтерам бутербродов и воды. Мама сказала, что тогда бы они стали слишком много о себе понимать.

Бабушке отдали мою комнату. А мне поставили низенький топчан у мальчишек, между их кроватей, накрытых покрывалами с «ковбойскими мотивами». Вечером, уже перед сном, к нам прокралась бабушка и прикнопила к стене картинку с Иисусом, утром пришла мама, сорвала Иисуса и запихала в ящик со всяким хламом.