Над горой играет свет - страница 48
У аптечного прилавка стояла желтогривая рыхловатая девица. На приколотой к лацкану бирке было написано «Кимберли». Рядом с мамой девица сразу поблекла и пожухла. Мама тряхнула взбаламученными волосами.
— Ну что, скушала, дурища набитая? И тебе не удалось удержать моего мужа?
— О чем это вы? Я не понимаю, — жеманно возмутилась Кимберли.
Мама фыркнула:
— От моего мужика постоянно воняло твоими духами.
— Полагаю, вам следует покинуть магазин, — сказала Кимберли, надменно задрав голову, но руки у нее еле заметно тряслись.
— Пэки-и-и-нуть мэгэзи-и-ин, — передразнила мама, и губы ее мелко задрожали, как у бойцовой собаки. — И что мой Фредерик нашел в такой замухрышке? Теперь уж никогда не узнаю. Может, размечтался, что ты и есть чума Джульетта из книжек его Шексперчика?
Она оттопырила зад и страстно почмокала губами:
— Ромео, где ж ты, чертов хрен, Ромео? Я Джульетта, сучонка из лавчонки «Файв энд дайм».
Я разинула рот, вороне наверняка ничего бы не стоило туда залететь.
Кимберли вскинула подбородок:
— У вас определенно что-то с головой.
Тут мама, сделав мощный рывок, толкнула ее на витрину, пузырьки с лекарствами от простуды разлетелись в разные стороны.
Я прыснула, зажав рот ладонью. Но это было так смешно, что смех прорвался.
У Кимберли хлынули слезы из глаз, потекло из носу, она яростно причитала. На шум прибежал Энди, тыча пальцем в поверженную Кимберли, радостно захихикал. Подошли трое дядек и тетка в бигуди.
Мама с младенческой безмятежностью заявила:
— С тобой он не был счастлив. Ни одна не сможет тягаться в этом со мной.
— У нас с ним ничего не было! — Кимберли утерла ладонью нос.
Подскочил сотрудник с майонезным пятном на губе и погладил Кимберли по спине.
— Что тут вообще устроили?
Кимберли уткнулась лицом в его белую форменную курточку:
— Джон, она ненормальная.
— Да видел я. Хуже кошки моей соседки, совсем бешеная.
Мама повернулась к сопернице спиной и, взяв нас с Энди за руки, надменно вскинула голову и двинулась к выходу, воистину королева Западной Вирджинии.
Тетка в бигуди обернулась, дядьки расступились. Но один из них, присвистнув, преградил маме дорогу.
— Женщина, твой муж недоумок. — Он протянул ей руку. — А я — Тимоти.
Она схватила его лапищу, вытащила из сумки ручку и написала наш телефон прямо ему на ладони.
— Пока, Тимоти, кстати, теперь уж он точно не схватит трубку первым.
Она бросила дядькину лапищу, снова взяла нас за руки, и мы отправились в библиотеку.
Тимоти позвонил на следующий день, они болтали почти час. Звонил четырежды, потом состоялось свидание, мама позволила ему зайти. Здороваясь, Тимоти вежливо прикоснулся к шляпе, но зыркал злобно. В следующий раз (второе свидание) он ужинал у нас. Меня и Энди почти не замечал.
Ради третьей встречи мама нарядилась в черное платье с пышными фалдами. Волосы собрала наверх и вдела в уши новые серьги. Тимоти целовал ее и тискал, тошно было смотреть.
— Вирджиния Кейт, мы с Тимоти едем в Чарлстон потанцевать. Присмотри за Энди, ладно? Если что, миссис Мендель тут, в двух шагах.
— Да, мэм. — Я искоса глянула на Тимоти, он на меня. Я уже поняла, что этот дядька Типичное-не-то, но меня никто не спрашивал.
На ужин приготовила нам с Энди сэндвичи с ореховым маслом и повидлом, а после мы долго пялились в телик, пока не начали слипаться глаза. Я укутала Энди одеялом, хотя он ворчал, что он уже большой мальчик и закроется сам. Мамы все не было и не было. Я волновалась.
Позвонила миссис Мендель:
— Ребятки, как вы? Если что понадобится, зовите. Хорошо? Я же вот она, рядом.
Я сказала «хорошо» и повесила трубку, забралась под бабушкино одеяло и вмиг уснула, хотя думала, что не сомкну глаз. Когда проснулась, рядом с кроватью стояла мама.
— С добрым утром, дочка.
— С добрым утром, мама.
И тут я увидела ее лицо. Под глазом был огромный синяк, губа вздулась.
— Ма-а-ам?
Она прижала к моим губам палец.
— Завтрак готов. Оладушки с ежевикой.
Только это и сказала. А Тимоти мы больше ни разу не видели.
Я мечтала уехать на лето к папе и Мике. Папа слал мне открытки и письма, в которых писал о Шекспире, о своей учебе, о том, что Муся-Буся доводит Ребекку до умопомрачения. Они улыбались мне с фотографий, я воображала, что я там, рядом с ними. Муся-Буся прислала фото всех троих, папы, Мики и Ребекки, на фоне своего дома. Дом был кирпичным, вытянутым в длину, обнесенным железной оградой. Мне трудно было представить, что можно жить вот так, за черной решеткой. Во дворе росли основательные коренастые деревья, там, где им повелели. Папа обнимал Мику за плечи, а с другого бока к брату придвинулась Ребекка и смотрела на него. Оба стиснули Мику, как повидло в сэндвиче.