Над горой играет свет - страница 55

Я — бегом в кровать и снова за книжку. Вышел папа, грохнул телефон на тумбочку и замер, позвякивая ключами в кармане. Потом стал бродить по комнате, все подряд разглядывая, светильник, кровать, картинки на стенах, занавески. Трижды посмотрел на свои часы. Постукал об пол правой ногой, пятка-носок, пятка-носок.

— Интересная хоть книга, а, Букашка?

Я пожала плечами.

— И что мы читаем?

Я протянула ему свои «Приключения Тома Сойера».

— Как? Неужели это не Шекспир? — Он вскользь улыбнулся, потом стал барабанить пальцами по ляжке. — Пойду приму пивка. А ты запри дверь, ладно? И на улицу ни-ни. — Он чмокнул меня в щеку. — И вообще, не очень-то зачитывайся. Нам еще ехать и ехать.

Я открыла сто девятую страницу, заложенную оберткой от жвачки.

Захлопнулась входная дверь. Я снова прочла эту фразу, и в третий раз, еле-еле заставила себя сосредоточиться.

…Разбудил меня папа, когда нащупывал ключом замочную скважину. Даже не сказав «спокойной ночи», бухнулся на кровать и вздохнул, пахнуло тяжелым пивным перегаром.

Я не спала, ждала, что вот сейчас он захрапит. И внезапно вспомнила, что оставила под кроватью свою Особую коробку. И одеяло бабушки Фейт. Я была так озабочена тем, чтобы вести себя «как большая», что забыла самые важные вещи.

Когда меня все-таки сморило, приснилась мама. Я держу ее за руку, а она тащит и тащит меня прочь от Энди. И вот он уже совсем далеко, крохотная точка, но мы с ней этого не замечаем. В какой-то момент мы начинаем смеяться и размахивать сцепленными вместе руками, все выше и выше. Я заглядываю маме в лицо, она широко улыбается и внезапно превращается в Шалайн.

…Когда я проснулась, папа уже брился.

Завтракали в том же ресторанчике, ели печенье под белым ванильным соусом. Папа выхлебал три чашки кофе и все время тер лицо и глаза. Шалайн не было, к нам подошла седая официантка, «Дорис», прочла я на бирке, пришпиленной к форменной блузке. У Дорис смех был естественным и спокойным, она не облизывала губы и не подмигивала.

Когда мы сели в машину, верх папа опускать не стал, сказал, что скоро будет очень жарко. Я глазела по сторонам, упрямо высматривая что-нибудь стоящее, но ничего такого не попадалось. Ни тебе гор, ни бегущих лошадей. Все какое-то расплывчатое, сумбурное. Я сделала вид, что сплю, притворялась до самого ланча. Перекусывали мы прямо в машине, жир от гамбургера попал на руку и стал стекать к локтю. А мне было плевать, что руки у меня в жире, что волосы свалялись, что я сплю в том же, в чем хожу. Посмотрела бы на меня сейчас моя мамочка, злорадствуя, мечтала я.

После еды я заснула по-настоящему, а открыв глаза, увидела склонившегося надо мной папу, он улыбался.

— Проснулась? Вот и умница. Посмотри на кипарисы, видишь, с них свисают длинные зеленые бороды? Это испанский мох. Хорошо, что мы уже дома.

«Дома у кого?» — метнулось у меня в голове. Все было совсем незнакомым и словно бы невсамделишным.

Потом папа указал на огромные дубы. Великаны, по-другому не скажешь. Будто могучие древние старцы, они возвышались над остальными деревьями, словно бы их охраняли. Мир вокруг был зеленым, мохнатым, бархатным, мшистым. Мы въехали на заправку долить бензина. Снаружи машины меня обдало зноем, горячим, как дым из выхлопной трубы. Одежда мигом прилипла к телу, и не получалось дышать полной грудью, влажный плотный воздух с трудом протискивался в легкие.

— Ох-хо, — вырвалось у меня.

Папа рассмеялся:

— Ничего, Букашка, привыкнешь.

Ну прям. Ни за что не привыкну. Никогда.

— Вот мы с тобой и дома! — крикнул папа.

Дом был красновато-коричневым с высокой крышей и зелеными ставнями. Его почти полностью прикрывала крона росшего во дворе огромного дуба, и соседний дом тоже. Выбравшись наружу, я первым делом двинулась к этому дубу, обошла его кругом. Чтобы обхватить гигантский ствол, требовались руки раза в четыре длиннее моих. Я подумала, что он, пожалуй, и впрямь хорош, не хуже моего клена. Над улицей с двух сторон тянулись ветви дубов поменьше, льнули друг к другу, будто руки влюбленных.