Над Истрой-рекой - страница 6

Александр Антонович стоял в саду. Мысли его возвращались к данному им обещанию. «Успокоил, называется, — думал он, — а где стану искать следы?» Странный звук послышался в саду: то ли скрипнуло что, то ли всхлипнуло где. Он сделал шаг, второй… Окно в комнату бабы Анны было раскрыто. Он заглянул.

Посреди комнаты стояла на коленях баба Анна и размеренно крестилась, кланяясь в угол на образа. «Молится», — подумал Александр Антонович. В углу светилась лампада. Обычно днем лампада не зажигалась. Висела в углу перед чистой ситцевой занавеской, за которой, как считал Александр Антонович, была икона. Нынче многое перемешалось. Молодые, некрещеные, выставляют иконы напоказ. Чудят и старики — иконы закрывать стали. По крайней мере, он был уверен, что за занавеской икона, а увидел нечто другое. При свете лампады он разглядел увеличенный портрет Володи, его пилотку, гимнастерку с петлицами. По лицу бабы Анны бежали дорожки-слезы.

Он вернулся во времянку, лег, но заснуть до утра так и не смог. Утром уехал домой.

Живет человек на земле, кажется ему, что жизнь беспредельна. Смолоду так кажется, с первых шагов. Перевалило за сорок — иное видится. Замечаешь, что годы уходят, что не так она и долга, твоя жизнь. После сорока лет время борзой собакой за зайцем гонится, резвым скакуном по гладкой степи бежит. Чем дальше, тем быстрее. Если к тому же работа связана с разъездами — живешь по уплотненному графику: с самолета на самолет, да на больших скоростях — тогда и вовсе не уследить. Кажется, только что отмечал сорокалетие, и вот на тебе — к пятидесяти подошло. Ощущение скоротечности времени заставляет торопиться, выкраивать минуты.

Работа у Александра Антоновича была связана с постоянными разъездами. Работал он монтажником. Вершин мастерства в этом деле достиг, бригадиром стал. Четверть века по стране мотается. Смолоду интересно было, все внове, а теперь вроде как прикипел.

Но работа работой, а надо было и Володю искать. И он принялся за это нелегкое дело.

Он теперь часто вспоминал войну. Начало войны, когда впервые над городом появились немецкие самолеты. Случилось это в октябре, перед рассветом, когда все спали. Раздался взрыв. Дом качнуло. За окнами полыхнуло пламя. Свист, взрывы, крики. Все, кто был в доме, бросились на огород, к щелям, которые успели нарыть. Спрятались в эти щели, тесно вжались друг в друга. Страх лесным клещом впился в каждого. Каждый ждал: вот-вот в него ударит. Не в землю вокруг, а именно в него. И вдруг крик. Нечеловеческий. Почти звериный. Превозмогли себя, страх пересилили, побежали на этот крик. На соседнем участке меж грядок лежала женщина. Чтобы не застудить годовалую дочку на голой земле, чтобы уберечь ее от осколков, от падающих с неба камней, она накрыла ее своим телом, укутала своим пальто, и все-таки осколок бомбы пробил голову девочке, не задев мать. Прошли годы, а крик тот стоит в ушах, остался в памяти навсегда, как не исчезнет из нее теперь уже никогда и лицо бабы Анны перед портретом Володи, в ее молчаливой молитве, которая, как казалось, была подобна тому крику.

Он искал Володины следы. И очень скоро понял, что не придется ему прокладывать дороги в неведомое. Он не был первым: в городах велась огромная поисковая работа, и он влился в этот поиск еще одним крохотным ручейком. Обычная для всех поисковиков судьба привела его на набережную Москвы-реки, к парку имени Горького в День Победы. Гремела музыка. Шли и шли люди. Он встал у входа в парк, держа в руках портрет Володи, картонку с номером полевой почты и названием дивизии, из которой на имя бабы Анны пришло его последнее письмо. Во второй половине дня, когда затекли ноги, когда, казалось, не осталось надежды, возле Александра Антоновича остановился фронтовик. Был он в гимнастерке, с лычками старшего сержанта на погонах. Невысокий, плотный, седой. Орден Красной Звезды на груди, многие медали, в том числе «За отвагу». Остановился, пригляделся внимательнее.

— Ты кем ему будешь? — спросил.

Александр Антонович ответил.

— Ну что ж, давай знакомиться.

Познакомились. Потоптались немного у массивных ворот, затем пошли в кафе. Там и разговорились.