Над Кубанью. Книга первая - страница 16

— Плюнь, Мишка, какую дермяку жалеть вздумал. Все табора спасибо скажут. Малюту отвязали и выбросили под кручу.

Часам к десяти появился Меркул. Eгo сразу узнали ребята по примете. Над бугром выполз, как мачта баркаса, ружейный ствол, а немного спустя показалась далеко заметная борода, медью горящая на солнце. Ребята, приняв непринужденный вид, наблюдали с затаенным страхом и любопытством. Яловничий подвигался шагом на неказистом па вид «киргизе», помахивающем сонной угловатой головой. Дед ехал вольно, ленивой посадкой кочевника. Ноги, освобожденные от стремян, болтались и казались неестественно длинными. Стремена позванивали о подпружные пряжки. Меркул приблизился. Коричневый зипун по груди перехвачен широким ружейным погоном, расшитым восточной шелковой ниткой, матоватый ствол, точно перерезавший далекий силуэт Золотой Грушки, гнедая, под цвет одежды всадника, лошадь, с прекрасно развитой грудыо и сильными ногами, — все это было отчетливо, выпукло и ярко на фоне светло-синего неба и влажных поблескивающих трав. У пояса, составленного из серебряных блях работы терских кумыков, висел отшлифованный по краям рог с порохом — с медным носком, на котором висел на ремешке бархатный кисет, изготовленный искусными руками жилейской просфорни. Меркул остановился, оглядел всех.

— Легавую мою не заприметили?

— Какую легавую? — невинно спросил Сенька.

— Спрашиваешь?! — дед прищурился. — Малюту.

— Малюту не заприметили, — отказался Сенька.

Дед легко спрыгнул с коня и, ведя его в поводу, подошел к ребятам. Снял ружье, поставил его перед собой, присел на корточки, упираясь о ствол большими руками, усыпанными ржавыми пятнами вечных веснушек.

— Надо бы найти суку. Хорошая собака, — сказал Меркул, снова обводя ребят пытливыми глазами.

— Ну и хорошая, — усомнился Мишка. — На дичь же не ходила?

— Молодой ты, зеленый. Ни дать ни взять — огурец на огудине. С виду вроде и усики на нем и лупыришки, а куснешь — трава травой, выплюнешь. — Меркул старательно сдерживал гнев, и по всему было видно, что ему уже известны виновники. — Говоришь, на дичь не ходила. А ты знаешь ее историю? Нет? Что не знаешь, дело не обидное, всего сразу не узнаешь, а вот что знать не хочешь, стремление не имеешь, дело хужее. Спросил бы меня: дед Меркул, объяснил, почему Малюта такую ненормальность в своей природе несет? Я бы и пояснил: что была когда-то Малюта не Малюта, а Пальма, и гонял я на коне вместе с нею и с ее мамашей Атласной за волками. Когда за волком идешь, собака к волку и характер применяет, а как-то раз погналась она за зайцем, да на волка в бурьяне напоролась. Атласная-то, будучи постарше, ушла, а Пальма осталась, клацнул волк на нее зубами, она присела и навеки испужалась.

Ребятишки переглянулись. Меркул сковырнул ногтем прилипшую к прикладу раздавленную букашку и продолжал тоном человека, повествующего о хороших качествах дорогого покойника:

— Вот гонит зайца, прытко гонит, а когда в зрении его обозначит, нападет на нее родимчик, дернется, завоет и ни с места… Застрелить бы по охотницким правилам нужно было ее, да у меня рука не поднималась, потому что не в своем она уме, вроде болеющая. А что по таборам стала таскаться, так считает это она полезным хозяину. Сама себе корм добывала, Старалась в обузу не быть. У нее тоже ум есть, у собаки промежду ушами шишка вырастает. Вот у дворняги кости этой нету, а у моей торчком, на половину вершка… А ее Малютой окрестили…

Пастух замолк, и детям стало мучительно стыдно.

Миша подтолкнул локтем друга; надо, мол, рассказать. Сенька выразительно моргнул на ружье: «расскажешь — застрелит». Меркул растянул шнур кисета, полез туда щепотыо, заняв огромным кулаком широкое горло кисета. На лице Меркула, помятом глубокими стариковскими складками, Миша заметил то, что тронуло его пуще брани, — горе, настоящее горе большого и сильного человека. У мальчишки покраснели уши, он наклонился к приятелю, но, пойманный взглядом Меркула, замер. Яловничий начал подбирать с ладони махорку широким концом закрутки.

— Может, встречали собачку, а? Где она? — тихо спросил он.