Над Кубанью. Книга первая - страница 27

— Нету ж натуральных строевиков, на молодятине выезжают, — прохрипел Семен над ухом. Глаза его были пусты по-пьяному, покрасневшие веки часто моргали, словно он пытался разобрать что-то важное, но ускользающее от взора. Семен привалился к Павлу.

— Душный ты, Семен, медведь, — Павло вздернул плечами.

Карагодин отодвинулся.

— Сразу сто пудов с плеч. Такого бугая на фронт не взяли?

— Фронт от нас не уйдет, — точно протрезвев, сказал Семен, — когда надо, в первых звеньях в любой огонь полезем босыми пятками. Надо будет, враз грызю фельдшер вырежет, она у меня своя, не покупная, на своем загоне приобрел. Когда хочу, тогда и вырежу. Ты о другом подумай, Павло, вот кому рот попекли горячими каштанами, вот кому душно, — он по очереди ткнул в Хомутова, Махмуда и Мефодия.

— Ты, кум, за наше здоровье не беспокой фронтового казака, — наполняя рюмки и проливая на стол, сказал Мефодий, — мы сами из своей духоты дырку продерем, сами как-нибудь каштаны остудим.

Батурин встал и, тяжело ступая, так что по следу заскрипели половицы, приблизился к Мефодию.

— Про чего Семен мелет? — положа две руки на плечи Мефодия, раздельно спросил он.

На крутой, вспотевший лоб Павла упали русые крученые пряди, он их стряхнул назад. Над бровями появились красные дужки. Мефодий чувствовал на плечах ладони, которые как бы прожигали ему рубаху.

— Без земли мы задыхаемся, — просто, как о чем-то незначительном, сообщил он, не двигаясь и не отстраняясь.

— Кто это мы? — стягивая пальцы на плече, спросил Батурин.

— Я, и он, Махмуд, и его аул, и Ванькино село, и наша станица.

— Ваша станица? Так вы у бога крайние были?

Батурин оторвал ладони так, что щуплый Друшляк шатнулся.

— Разве только мы страдаем? — расстегивая крючки бешмета, сказал Мефодий. — Возьми всю горную местность, закубанский рай лесной. Пропади оно пропадом то райское место, задохлись в нем, как в гнилом колодезе.

— Ну, ну, поясни про колодези, — буркнул Павло.

— Возьми, к примеру, станицы после перевала, после Волчьих ворот, Курджнпскую, к примеру, Апшеронскую, Хадыженку, Нефтяную, Ширванку, Самурскую, да хоть всю Майкопщину перебери. Муку-мученическую принимают в этих распроклятых щелях да лесах. Земли-то нет, один лес да камешока. А знаешь сам, кажись, Павло: казак в лесу не привыкший, казак — степовой человек, ковыльный, и в степи он как рыба в воде, а в лесу вроде как в тюряге, да и того хуже.

Павло потер нахмуренный лоб полусогнутым пальцем; подозрительно, словно впервые, оглядел собеседника.

— Чего-сь я не понимаю, поясни складнее. Чем же вы недовольные? Вот нам неудовольствие больше иметь надо. За каждый дрючок, что вы с гор притянете, насыпай зерна коробку, а то и мерку, как попу на новину…

Мефодий подскочил, хлопнул по коленям руками.

— Это вы лесом обижены?

— Да, мы, а кто же? — Павло нахмурился. — Все одно ваши данники. Нам-то еще ничего, под боком лес, хоть и не такой сподручный, больше дровяной, а все же лес. А вот в голом степу, по станицам Кавказского, Ейского отделов, там от вашего брата небось караул орут, обираловка! — Павло ломко расхохотался, потянулся к рюмке, сразу выпил, поймал пятерней вареник, бросил его в рот. — Лазаря запеваешь! Ну и народ, до чужого добра люты. Волчиная вся повадка.

Махмуд бросил есть, и Павло, мельком поймав его ненавидящий взгляд, сразу насторожился.

— Черкесский народ тоже мало земли имеет, — торопливо сказал Махмуд, — казаки землю завоевали — раз, князь забрал — два, ханоко отнял — три, и остался горский народ — с одной стороны — скала, с другой — камень, с третьей — дуб. Хоть со скалы вниз, хоть камнем голову убивай, хоть на дуб вешайся.

Батурин побагровел.

— Так ты что, думки имеешь у казаков земли оттягать? Казаков на дубовый сук, а сами в наши хаты, а?

— Ты меня не мог понять, Павел, — вразумительно сказал Махмуд, очевидно, сразу же подготовивший себя ко всяким неожиданностям, — нам ваша хата не нужна, у горцев своя сакля есть. Черкесский народ хочет делать так, как говорит солдат Хомутов Ванька.

— Хомутов? — переспросил Павло. — Вот откуда собачатиной воняет! Что ж ом велит вам делать, солдат Ванька Хомутов?