Над Кубанью. Книга первая - страница 54
— Да, — встрепенулся Мартын Леонтьевич, — это для генеральского приема необходимый предмет, без него никакая лапша не вывезет, пусть даже в гусином потрохе ложка торчком стоит…
— Так что же это такое? — заинтересовался Лука.
— Для вилки и ножа подставка. Чистый хрусталь. О правую генеральскую руку, Митрич, клади.
Батурин, прихватив еще коробку фитильков для лампадки, укатил, довольный неожиданной покупкой. Дома самолично распределил подставки у приборов генерала и офицеров. Перфиловна заметила новшество.
— Что это притащил, Митрич? — спросила она, разглядывая подслеповатыми глазами хитрую штуковину.
— Сосать. Сиди весь вечер и соси, — сердито буркнул Лука.
Увидев, что старуха поднесла подставку ко рту и уже лизнула ее, выхватил.
— Что ты слюнявишь, необразованная! — рассердился он. — После твоего рота еще сблюет его превосходительство.
Обтерев подставку полой бешмета, поставил на стол.
— Шут его знает, что придумал, — сетовала Перфиловна, — не мог простого барбарису в лавке купить. Ишь каких леденцов фигуристых нахватал. Небось, черт дурной, полмешка муки отвез за такой конфет, а вкусу нема никакого, вроде стеклянки…
Гурдай прибыл на трех тачанках. Лучшие казаки-почтари сидели на козлах. Генерала сопровождали два помощника атамана, адъютант, военный писарь и человек семь верхового конвоя. Заметив атаманский поезд, ко двору Батуриных начали сбегаться люди, и двор вскоре наполнился шумом и говором. Кучера отстегнули постромки и задали жеребцам сена. Конвойцы также наволокли сена для своих лошадей, отпустили подпруги и, заметив перебегавшую двор Любку, покричали ей какие-то охальные слова. Любка торопилась из погреба, держа обеими руками чашку с квашеной капустой и поверх ее макитрочку с моченой антоновкой. Огрызнув-шись на казаков, она скрылась в дверях.
Гурдай сидел в углу под образами, у стола, заставленного всякой всячиной. Возле него расположились помощники атамана, потом адъютант, сам хозяин, приглашенные старики, Павло. После, поклонившись у порога, подошел Семен Карагодин, и из сеней выглядывали Махмуд и Мефодий. Перед гостями стояли граненые стаканы, а генералу Лука презентовал и высокий бокал, выпрошенный у жены форштадтского лавочника. Под столом Лука поместил шесть четвертей с водкой и во избежание несчастного случая обхватил их ногами. Сознание того, что водка имеется в должном количестве, наполняло радостью сердце старика, и слабый звон бутылей уравновешивал его волнение и радость.
Генерал посетил дом Луки впервые. Давно отвыкший от тяжелой казачьей еды, он с внутренним содроганием оглядывал горы снеди. Он отлично знал, что это не все, что за поросятиной, гусями, жареной курятиной и индюшатиной последуют пироги с разной начинкой, потом лапша с потрохами, борщ с говядиной, лапша молочная и тому подобные кушанья, обязательные как на званых обедах, так и на свадьбах и поминках.
Гурдай предполагал встретить здесь фронтовиков и побеседовать с ними по душам за стаканом водки, выпытав их мысли и предположения, но Лука пригласил к генеральскому столу только степенных стариков побогаче, в добрых намерениях которых атаман отдела нисколько не сомневался.
— Молодых не вижу казаков, Лука Дмитриевич, — обратился он к хозяину, — или считаешь зазорным с молодежью хлеб-соль водить?
Луку вопрос застал врасплох. Пытаясь по привычке вытянуться во фронт, он запутался ногами, чуть не повалив четвертей. Генерал понял замешательство хозяина и сделал снисходительный жест — «сидите».
Лука умостился на скамье, как вспугнутая квочка умиротворенно умащивается в гнезде.
— Нема молодых казаков, война же, ваше прево… — он запнулся, зная, что положение запрещает величать по званию родственника, принимаемого в доме: — Никита Севастьянович. Да вот, Павло мой, молодой фронтовик…
Павло угрюмо полез к чашке с гусятиной. Поперекидав куски во все стороны, он выбрал гузку, внимательно ее оглядел, густо посолил и принялся есть.
— Далеко уж очень сидишь, Павел Лукич, — вытирая рушником губы и усы, оказал генерал, — подойди-ка, присаживайся поближе.
«Ну, иди, иди же, иди», — моргал отец.