Над рекой Березой - страница 14

Трудно было в этом обессиленном, истощенном человеке узнать комиссара танкового батальона Андрея Константиновича Соломатина, служившего до 1940 года в Борисове в одной из механизированных частей.

А 22 июня батальон Соломатина принял неравный бой с фашистами на западной границе.

До самого Днепра отступал Соломатин со своими бойцами, ведя беспрерывные бои с гитлеровцами. Но ни одна пуля, ни один осколок снаряда или мины не задели его.

Самое страшное случилось возле Быхова, на берегу Днепра, во время переправы, когда неподалеку разорвалась большая бомба. Комиссар был контужен и потерял сознание. Пришел он в себя на третьи сутки в доме местного жителя, который подобрал Соломатина после ожесточенного боя. Части Красной Армии к тому времени отошли на противоположную сторону реки, а на правобережье уже хозяйничали оккупанты.

Старик-крестьянин вместе с внучкой Марийкой десять дней и ночей выхаживали контуженого и почти оглохшего комиссара, укрывая его в погребе и на чердаке. А потом старик раздобыл где-то штатскую одежду и проводил комиссара в сторону фронта.

Около двух недель ходил Андрей Соломатин возле Днепра, по переправиться так и не смог. Тогда он решил вернуться в Борисов, где надеялся на первое время укрыться у своих друзей и родственников жены, окрепнуть, сколотить вооруженную группу и еще раз попытаться перейти линию фронта.

От Днепра Соломатин шел долго, около трех недель. В попадавшиеся на пути деревни и поселки он почти не заходил. Не хотел рисковать. Гитлеровцы при обыске могли обнаружить партийный билет, зашитый в подкладку ватника. И тогда… Поэтому питался в основном картошкой, которую собирал на полях, а спал на сыром мху, накрывшись еловыми ветками.

На двенадцатый день своих скитаний, километрах в десяти от Борисова, Соломатин, окончательно обессиленный, присел передохнуть под стог сена. Хотелось только одного — спать. Но и этого не мог себе позволить комиссар. Он с трудом поднялся и, грузно опираясь на палку, медленно побрел в сторону города, с которым на протяжении двенадцати лет была связана его судьба. Там он, молодой рабочий, начинал службу в армии, там же его принимали в партию, а потом направили учиться…

В Борисове у Соломатина было много друзей. Где они теперь, что делают? Этого комиссар не знал.

С тревожными мыслями, обходя заградительные посты жандармерии и полиции, под покровом ночи входил Андрей Константинович в город. Вскоре на западной окраине Борисова он постучал в окно небольшого домика по Первомайской улице.

По осторожному стуку в ставню можно было догадаться, что к нам пришел кто-то из близких или хорошо знакомых людей. Мелькнула тревожная мысль: «Неужели вернулся Саша? Почему так быстро? Что случилось?»

Я мигом соскочил с постели и побежал открывать дверь. На пороге стоял изможденный, заросший густой щетиной Андрей Константинович Соломатин. Для меня он всегда был олицетворением мужества. Я часто любовался его медалью «За отвагу», которую он получил за героизм на войне с белофиннами, и втайне мечтал когда-нибудь заслужить такую же награду.

С дядей Андреем, как я его называл, мы не виделись года полтора. Мой отец часто его вспоминал и беспокоился о судьбе своего друга. И вот он перед нами, живой, хоть и совсем обессиленный.

— Андрюша, дорогой, откуда ты?! — вскрикнула мать, узнав Соломатина.

— Посмотри, хорошо ли закрыты ставни, а то кто-нибудь увидит, что зашел к вам, беды не оберетесь, — попросил Соломатин.

При тусклом свете керосиновой лампы Андрей Константинович внимательно оглядел комнату, остановил взгляд на двух младших братьях и сестренке, спавших на большой кровати возле печки.

— А где же Леонид Васильевич?

— Жив-здоров. Утром должен быть дома. Он работает во вторую смену на канифольной фабрике. Фашисты собираются ее восстановить.

Со слезами на глазах мать рассказывала Соломатину том, как наша семья эвакуировалась и как вынуждена была возвратиться обратно в город, где гитлеровцы каждый дет расстреливают и вешают людей.

— Ты не можешь себе представить, Андрей, какую чудовищную расправу учинили оккупанты над еврейским населением. Ни в чем не повинных людей согнали в концлагерь разграбили их дома, несколько дней морили голодом, а потом всех расстреляли на полигоне. Не пощадили никого, ни детей, ни женщин, ни стариков… Рассказывают, что земля на том месте, где их расстреляли, несколько дней дышала и стонала. Лужи крови стояли на месте казни. Фашисты — не люди, это дикие звери, которых надо беспощадно уничтожать. Неужели у нас не хватит сил это сделать, Андрей? — просила мать. — Вот ты, военный человек, оказался не в армии. И мой Леонид, и много других здоровых мужчин, вместо того чтобы быть на фронте, дома сидят.