Над Волгой - страница 19

— Упражняйся. Играй со счетом, — сказала Ольга и оставила его одного.

Несколько секунд она помедлила за дверью, откуда доносился его робкий голос: «Раз-и, два…» Ей хотелось плакать от досады.

Она ждала Володю с непонятным для самой себя нетерпением. А если бы сегодня он пришел немного раньше!.. Вдруг он стоял на крыльце, когда она орала на Шурика? Или, может быть, встретил Васюту и тот ему все рассказал? Но, если Володя и не подозревает о том, что Ольга умеет браниться и реветь из-за разлитого одеколона, все равно у нее пропала охота говорить с ним о музыке.

Она вошла к матери.

Анастасия Вадимовна штопала чулки. На письменном столе, между книгами и чернильным прибором, лежала груда чулок, на коленках и пятках которых Шурик ухитрялся протирать дыры величиной с кулак. Анастасия Вадимовна отваживалась штопать эти необъятные дыры только в тех случаях, когда неспокойно на сердце. Она молча подняла глаза на Ольгу.

— Я не буду заниматься с Володей, — сказала Ольга безразличным тоном, но подбородок ее вдруг задрожал.

— Почему?

— Не знаю. Просто так. Поди скажи ему, что не буду.

Анастасия Вадимовна воткнула иглу в клубок ниток. Кажется, штопка на сегодня закончена.

— Растолкуй все же, в чем дело? — спросила она, беря Ольгину руку. (Узкая, неокрепшая рука. И душа у тебя еще неокрепшая, девочка!) — Ну, растолкуй же.

— Не хочу я с ним заниматься. Не могу. Сама не понимаю отчего, — сдавленным голосом ответила Ольга, опустив голову, чтобы не встретиться с матерью взглядом.

Но мать приподняла за подбородок лицо Ольги и посмотрела в ее опечаленные глаза:

— А я понимаю. Стыдно?

Ольга молчала.

— Володя очень хорошо о тебе думает — и вдруг получилось, что ты как будто обманула его, — мягко сказала Анастасия Вадимовна. — Он тебя уважает, а ты сегодня сама не уважаешь себя. И тебе неловко. Что же теперь делать?

— Что? — невольно повторила Ольга.

Анастасия Вадимовна собрала в охапку чулки, спрятала в мешок и понесла в шкаф.

— Что? Ну, мама! — со слезами в голосе спрашивала Ольга, следуя за ней по пятам.

— Надо стараться быть красивой не только напоказ, моя дочь! — сказала Анастасия Вадимовна без улыбки, но со сдержанной лаской проводя ладонью по щеке Ольги. — На людях мы привыкли держаться с достоинством. Научись всегда быть достойной. Дома, наедине с собой. Ольга, ты поняла?

В дверь просунулась голова Шурика:

— Помирились? Мамочка, да?

— Иди сюда, — позвала Ольга. — Не сердись. Я не сержусь.

— Да-a, чуть не избила!..

— Об этом забудем, — твердо сказала Анастасия Вадимовна. — Мир. Идемте-ка выручать музыканта.

Володю действительно пора было выручить. Он так долго упражнялся, что затосковал над своим первым этюдом.

— Хорошо. Большие успехи, — похвалила Ольга, с пылающим лицом входя в комнату.

От ледяной строгости, с какой она только что преподавала Володе основы музыкальной грамоты, не осталось и следа.

«Значит, это был просто педагогический прием», — с облегченным сердцем подумал Володя.

Но почему-то развеселился и Шурик. Все повеселели.

Анастасия Вадимовна зажгла верхний свет, и игрушечная комнатка Ольги, с пестрыми обоями, книжной полкой и бюстом Пушкина на черном рояле, стала, как в прошлый раз, привлекательной.

Ольга достала с полки книгу:

— Вот. Я приготовила тебе для доклада: «Чайковский, творчество».

— А не послушать ли нам Чайковского? — предложила Анастасия Вадимовна.

Она села на диван, Шурик подлез ей под руку, прижался.

— Мы устроились. Начинай, — сказал он сестре.

— Да, мама? — нерешительно спросила Ольга.

Володя заметил — Ольга сегодня ласкова и застенчива с матерью. У Володи не было матери. Он потерял ее через час после того, как появился на свет. На столе у отца стоит фотографическая карточка. Володя помнит ее с детства. Когда они жили не в большом новом доме на Гражданской улице, а, как Марфины, в деревянном флигельке, обнесенном забором, карточка так же стояла у отца на столе. Но ни разу в жизни Володе не пришлось вслух сказать: «Мама!»

А если бы и у него была мать…

Что такое Ольга играет?

Володя сидит на кончике дивана, молчит и слушает музыку и то неясное и красивое, что в нем пробуждается в ответ. Как тревожно и странно! Все необыкновенно.