Надежда умирает последней! - страница 3

— Мам, я типа не курю, но у меня уже голова кругом идет. Пойду, подымлю на балкон, — сообщил я, а та отреагировала даже слишком вяло, просто махнув на меня рукой.

Я вытащил сигареты и зажигалку с верха кухонной полки, где они уже пару месяцев пылились, и направился на воздух.

— Я с тобой! — прошамкала Сигизмундовна. — Тоже покурю, молодость вспомню!

Меня передернуло. Вот, кто угодно, но только не она!

— И я! И я с вами! — завопила сеструха.

Тут маман ожила, отклеилась от Птицыной и с ужасом поглядела на дочь.

— Чтоооо?! — с возмущением воскликнула она.

— Да не, — поморщилась Светка. — Я, просто, постою на балконе! Интересно же на улицу поглядеть!

— Мам, ну ты что! — рассердился я. — Мелкая скорее по губам получит, чем сигарету.

— Кошмар сплошной с вами! Идите уже!

Сигизмундовна почему-то расстроилась, когда Светка попрыгала к балкону.

Я вытащил сигарету из пачки, бабка протянула сухонькую руку, в которую я тоже вложил сигарету.

— Тихо-то как… — мечтательно протянула Сигизмундовна, мастерски выпуская колечко дыма, и опершись на перила балкона, посмотрела в даль.

И ведь права старая карга. Ни одного человека на улице. Не кричат дети на площадке, не бухтят бабки у подъезда, вспоминая советскую власть, не переругиваются алкаши у небольшого магазинчика. Лишь одинокая псина периодически лает где-то вдали.

Интересно, что происходит? Апокалипсис? Все люди вымерли? А куда трупы делись? Просто исчезли? Почему тогда вся их семья жива осталась? Может, самые перспективные… Ага! Сигизмундовна с ближущейся деменцией, парикмахерша, выучившая таблицу умножения лишь на два и три, мамка с больной спиной, две шмакодявки-задохлика, заучка-очкарик и я. Не то, что какой-то урод, но и никаких выдающихся способностей нет.

— Вы все козлыыыыы!!! — заорала, вдруг, Светка во всю силу легких так, что я аж сигарету выронил от испуга. Блин. Прямо на балкон ниже этажом. Хорошо хоть, там сплошной бетон, не загорится.

— Ты что, деточка? — Сигизмундовна тоже вздрогнула, и теперь у нее дергался правый глаз.

— Ой! Всегда так хотелось сделать! — восторженно сообщила сеструха. — Особенно когда пацаны в школе бесили. Раньше нельзя было, типа — неприлично. А сейчас все равно никого нет.

Старушка почесала подбородок с тремя волосинками бороды, а потом выкинула сигарету и, вцепившись пальцами в перила балкона, сиплым голосом заверещала «на всю Ивановскую»:

— Олухи! Дегенераты! Лентяи беcхребетные!

В балконную дверь протиснулась Смородина.

— А мне тоже можно? — робко спросила она.

— Валяй! — я прикурил еще одну сигарету и приготовился наблюдать продолжение спектакля.

— Оболдуи брыдлые! Козлодрасины сиволапые! Вонючки глуподрылые!

Я удивленно покачал головой. Таких изощренных ругательств мне еще слышать не приходилась. Сигизмундовна так вообще зааплодировала.

— Ерохвосты несмысельные! — на последнем дыхании выдала Смородина и довольно улыбнулась. — Аж на душе легче стало!

— Да, девчуль, похоже, сильно тебя достали! — бабка прицокнула языком.

— Не то слово, — вздохнула Смородина.

За время, что мы развлекались на балконе, маман напекла еще блинов. Так что десяти часов АМ по Гринвичу, мы ждали все дружно сидя за столом и уплетая выпечку со сметаной. Я обожрался. Это самое важное, что можно было сказать из данного времяпровождения.

— Смотрите! — вдруг голосом сирены скорой помощи заверещала Светка, истерично тыкая в экран пальцем.

Вся честная компания дружно уставилась в небольшой телевизор, где рябила и дрожала длиннющая надпись, с трудом помещающаяся в диагональ четырнадцать дюймов.