Надувной доброволец - страница 25

— Они проникают в твои носовые проходы, похоже, — сказал я, не вслушиваясь в разговор. — Слушай, а эти рисунки вообще нужны? Может, монокль сделал бы обезьяну более привлекательной — Случился массовый исход идей из моего рта в мозг Эдди, где они все и погибли.

— Ты о чём? — сказал он.

Споры. Крики. Ударил его, и он покатился с выпученными, трупными глазами. Истинные цвета.

Я ещё недопонимал суть аферы. Взять вон ту картину, на которой демон с жабрами — кто за неё заплатит? Подошёл поближе, чтобы лучше разглядеть её, не заметив, что приближаюсь к отражению картины в огромном зеркале — когда я уже стоял в дюйме от демона, я прошёл сквозь зеркало и разнёс его к чертям.

Остальное можешь додумать альтернативная реальность, демон настоящий, дьявол собственной персоной, подвалы тоскующего палача, стеклянные руки пара и мыслей, опустошённый ангел, пытающийся выползти из покрытой струпьями пещеры. Дьявол — не более чем натянутая, спорная решётка, перед которой, как невеста перед свадебным кортежем, стоял монстр, подобный рыбе, вставшей на хвост, собирающей мученические шипы у себя в зубах.

— Твои надежды? — спросил он.

— Беспочвенны.

— Пока всё идёт неплохо, в некотором роде. Интерес но только было бы знать этот род. Ползущее отчаяние?

- Да.

— Ясно. Бредём, как лунатики, к завершению жизни, каковая есть, во всех смыслах, просто потеря времени.

— Забей гвоздь в голову, радость.

— И возлюби его, надо думать,

— Естественно. Я не собираюсь резать себе запястье в ледяной пещере и вырезать свои черты на замёрзшем гранате. Надеюсь, и ты не настолько глуп.

— Изучи, что ты знаешь, и забудь, что я объяснил тебе, — сказал демон, — полярности нужны птицам. Но одну оставили посмотреть, сколько ты будешь этим заниматься.

— Чем этим?

— Лаем.

— Достаточно долго, — сказал я, — чтобы знать его цену.

— И сколько, — спросил я, — ты уже живешь в этом состоянии?

— Как должно расползтись пятно, чтобы его уже нельзя было назвать пятном?

Но ответ был, конечно, с самого начала. Меня впихнули в мир измятого, как грецкий орех — они что, не видели, что я не готов? Вываляли в грязи этого века. Мононатриевый глутамат и циничный смех. И, похоже, не было ни малейшего сомнения, что позже я снова буду мёртв, и кости будут торчать небесно-белые. Обречён, как праздничный боров. Костодел.

Не мог поверить, каких действий от меня ожидают. Непрерывно дышать. Говорить с теми, кто обращается ко мне, исключительно потому, что они обращаются ко мне. И это жизнь? Что мне делать с этим лицом и этими ногами — разве что пинать и проклинать встречных?

Дьявол услышал мысли, и его глаза закатились, как цыгане на ярмарку. — Однако — “Я не просил, чтобы меня рождали”.

Классический довод нового черепа.

— Ты поверишь мне, когда я закончу — и даже больше.

— Сильно больше?

— Ну, так и должно быть, правда?

— Давай рассказывай — и пусть это будет прелестно.

— Прелестно? Ладно — вот как всё начиналось.

Красные воспоминания заполнены скорой помощью. Мой отец. Хотя его борода несла отпечаток вековой мудрости и ни одного связного слова. Но он нашёл способ выразить, что человек должен не дёргаться и принять всё, что ему предназначено. Я ударил его так сильно, что он забыл собственное имя и природу наших отношений, в результате я оказался голый и без копья в кармане в городе, о котором на картах даже не упоминается. Враждебные улицы, топорные лица, черпаки в канализаций, клювы в брюхе, повара с хлыстами и свински-вульгарное подглядывание в дымоходы. Я говорил им, что они на ложном пути, они загоготали и вымазали меня дёгтем и соломой, жиром и водорослями, салом и маргарином, прощением и жалостью, и эдаким религиозным чувством очищения и прозрения, какое я не испытывал с детства.

Мешки прогорклого очарования остались в дверях, и каждый знал, что это значит для тех, кто внутри — сопляки собрали его быстрее, чем почтальон успел бы сделать один заход, доставляя тюки в разборочный квартал старухе, которая съела бы их медленно, чавкая, но никогда бы не растолстела. Такой вариант жевательного предприятия в этом городище считается упёртой хернёй.