Наёмный труд и капитал - страница 13
И если Маркс действительно озабочен «снятием», т. е., на всякий случай напомним еще раз, одновременно «отрицанием», «утверждением» и «возвышением» частной собственности, то преодолению в ней действительно подлежит именно то, что «ставит всякого человека в такое положение, при котором он рассматривает другого человека не как осуществление своей свободы, а, наоборот, как ее предел».[53]
Отношение Ницше к диалектике раба и господина скорее деструктивно, нежели «деконструктивно». Ж. Батай даже склонен думать, что «Ницше не знал из Гегеля ничего, кроме распространенного переложения. „Генеалогия морали“ является своеобразным свидетельством невежества, с которым относились и относятся к диалектике господина и раба, ясность которой просто разительна (это решающий момент в истории самосознания, и… никто ничего не узнает о себе, если не схватит прежде всего этого движения, которое определяет и ограничивает череду возможностей человека)».[54]
Согласно Ж. Делезу, у Ницше было немало оснований для отказа ставить во главу исторического развития фигуру «раба» и задачу его освобождения. Если рабу и удастся навязать свою волю, одержать верх над господином и взять власть в свои руки, то одного этого еще недостаточно, чтобы перестать быть рабом и стать свободным. Воля к власти не как воля к творчеству, а как воля к безграничному властвованию, вожделение господства над другими является рабской волей. Именно так она понимается и применяется вчерашним рабом, когда он торжествует победу, завоевав свободу. Даже придя во власть, раб остается рабом и беспрепятственно возводит в абсолют свою разнузданную рабскую сущность. Абсолютное господство – изнанка абсолютного рабства. «Наши господа – всего лишь рабы, восторжествовавшие во всемирном поработительном становлении».[55]
Верно. Но не свободен ни раб, ставший господином, ни господин, ставший рабом воли к власти. Замечательное делезовское прочтение Ницше избирательно и современно. Оно, можно сказать, не по-ницшеански определенно, хотя, в согласии со временем, вполне оправданно смещает перспективу лишь в одну сторону, явно отдавая предпочтение интерпретации воли к власти как воли к творчеству. Между тем нельзя забывать и другой «перспективы», по отношению к которой утонченный артистический аристократизм Ницше неожиданно утрачивает столь дорогую ему музыкальность и не менее вдохновенно отдается эффекту оглушающего громыхания молота. (Кто со временем выскочил, как черт из табакерки, на политическую сцену «с философским молотом наперевес», вколачивая «гвозди в новый мировой порядок» – это общеизвестно, но если кому-то нужна подсказка или напоминание, советуем заглянуть в роман М. Брэдбери «Профессор Криминале».[56])
Образчиков подобного «философствования молотом» не счесть. Хотите знать, где искать новых философов в ницшевском вкусе? Ответ: «Только там, где господствует аристократический образ мысли, т. е. такой образ мысли, который верит в рабство и различные степени зависимости как основное условие высшей культуры».[57] (Курсив во втором случае наш. – А. М., А. Г.) Или еще: «Всякое возвышение типа „человек“ было до сих пор – и будет всегда – делом аристократического общества, как общества, которое верит в длинную лестницу рангов и в разноценность людей и которому в некотором смысле нужно рабство».[58]
Вы считаете, что «господство» и «рабство» не следует в данном контексте понимать как узко социальные или социологические термины, поскольку речь идет, скажем, о романтической структуре духа, о гениальном сознании?[59] Так-то оно так, но не нужно ли полностью оглохнуть, чтобы лишиться возможности услышать а/социальное звучание подобного «молотобойного» философствования? Разве это не так по отношению, скажем, к такой философеме: «Хорошая и здоровая аристократия» «со спокойной совестью принимает жертвы огромного количества людей, которые должны быть подавлены и принижены ради нее до степени людей неполных, до степени рабов и орудий. Ее основная вера должна заключаться именно в том, что общество имеет право на существование не для общества, а лишь как фундамент и помост, могущий служить подножием некоему виду избранных существ для выполнения их высшей задачи и вообще для высшего бытия».