Нафанаил и другие - страница 12

стр.

-Я имею сострадание. Я на нее три ведерка воды вылила и в миску – холодной налила.

А она весь матрас распатронила на нитки, опять перчатки сжевала, яичную скорлупу на ступеньках раскрошила и натащила песка в прихожую, где оставила вместе с ним и

свой густой запах! Кто будет убирать? Она вчера нормально поела?

-Нормально.

-Значит, ураган окончен. И жара спадет обязательно!

– Да, уж! В жару они не едят ничего.

– И мы тоже! Дорогая! Ты могла бы этих обормотов немедленно отнести отсюда

в гараж и крепко-накрепко их там запереть, потому что под это мяканье беседовать

невероятно сложно.

-Нет. Сами несите! Они такие наглые! Уже два раза выбирались оттуда, чем их

только не припирай снаружи.

– Молодцы, растут! А если придут к папочке, то он им сейчас устроит маленький

почёс ушек!

– Ты посмотри на эти рожи! Их же, не выпустить никуда! Хватит драться, бандитские морды! Я кому сказала?!?…

-И еще меня Нафаня закогтил! Вот, какая царапина!

-У, шпана ушастая! Любят своего папочку, что ни говори!


Мы с Доберманом сохраняли полное спокойствие, когда он осматривал наши хвосты

и задницы, на которых еще не появилось ни одной царапины. С мордами, и впрямь,

было не совсем в порядке. В любом случае, нас больше никто не называл горностаями,

ласками и лемурами.
Имидж бойца укреплялся непреклонно.
.
*Порядок !
Жизнь в моем новом доме мне казалась забавной. Добби как-то по-своему
понимал этот процесс. Никогда бы не подумал, что он так болтлив. Он выражал
себя звуками поминутно, комментировал каждое событие, фиксировал всплеск
любой, своей, невнятной эмоции и нудил, нудил, нудил.
Я даже как-то вспомнил один сериал, про вечно недовольную приживалку в богатом
доме, которым засматривалась ушедшая в мое глубокое прошлое мамина
семья.
Интересно, что бы сказала сестра, увидев меня и Добби в папином кабинете?
Вчера мы интересовались его трудами, но МАМА пришла и выгнала нас из шкафа
«за проявленный бандитизм и полную потерю доверия!»
Человек глух и слеп!.. По ночам беспомощен и неподвижен! Не умеет есть вниз
головой, отвергает релаксацию на ровном и твердом, типа подоконника.
Его реакции оплюёт не то, что парализованный кот, а даже безмозглая сонная
муха! Он потребляет столько пищи, сколько хватило б ему на три жизни!
Он гол и лыс, что меняет его температурный баланс по сто раз на день. Он моется
ежечасно, а всё равно его запах просто заполняет все пространства, чем он на
себя, там, не брызгай, вонючим!
Можно было бы такой же дом построить, рядом с моим, и для Добби, если бы представилась хотя бы слабая надежда, – научить их экономной жизни!
Зачем, скажите мне, выкидывать вкусно пахнущую бумагу в отдельное ведро? Ту,
которой они вечно трут ножи, тарелки, руки, рты и разные вкусные свертки, если
на ней можно спать, слегка подсушив ее на солнце?
А эти тряпки, что болтаются на них? Не успеешь привыкнуть к одной, они ее срывают
с себя и натягивают другую.
Мы с Добби заинтересовались!.. Отправились посмотреть их дальнейшую судьбу.
Висят мокрые и вонючие на железной решетке высоко над полом. Это для чего?
Для чего столько воды переводить, когда и без нее можно обходиться? Помню, лакал
ее на прошлой неделе, где-то в короткой паузе между молоком и бульоном.
Так вот! Эти тряпки долго сохнут, а потом их жгут какой-то железякой на веревке,
что вертится, как змея, И ОПЯТЬ НА СЕБЯ НАПЯЛИВАЮТ!!!
Добби сразу обнаружил в углу ди-и-ико воняющий мешок с чем-то солёным, что не выплёвывается часами, и только раскроешь рот, как надувается пузырь!
У него, вообще, дурная манера всё своё совать в рот!
На зуб попробовать – это одно, как те колбаски, что мечутся по краю дивана, когда
наша красавица выполняет команду МАМЫ «поправь плед». Как его уже поправишь?
Я его драл когтями, Добби драл, мы вместе драли, чтоб он знал свое место и лежал там,
где это место останется, когда мы отдыхаем на диване!

-Я боюсь присесть на него, когда эти уроды под ним прячутся! Сяду и раздавлю случайно.


Дави его, ПАПА, дави, не бойся! Мы его так отдрессировали,– лежит, где положено!

А про уродов не думай! Это у тебя галлюцинации от жарищи! Мы его наизнанку вывернули, и так и сяк, – нет под ним никаких уродов, один только замечательный матрац!