Награда для Регьярда - страница 6

Говорили, первым пошел на перемирие Регьярд, убивший родного дядю и только ставший владетелем. Хельдог думал долго, на перемирие идти не очень хотел, но потом, что-то изменилось и он согласился. Это все рассказывала тетка Гила, охочая до новостей в столице. Силен все это было не интересно, разговоры о политике были ей скучны, а вот мне нравилось, поэтому я подолгу засиживалась с тетей у камина в гостиной и слушала ее истории. Теперь уже нет ни камина, ни гостиной, ни Гилы с ее россказнями. В груди защемило и захотелось плакать, но, наверное, от недостатка влаги в моем теле слезы так и не выступили на глазах.

Устав сновать по лагерю, я присела возле первого же попавшегося одинокого костра – становилось холодно, а здесь еще и горы, как бы совсем не замерзнуть. Именно здесь меня и нашел Регьярд, напоил водой, но так и не дал мне ответов на мои вопросы. Похоже, он сам не знал, зачем я ему сдалась, но решил, и правда, оставить в качестве трофея. Еще он не знал, кем я являюсь, почему-то это немного успокаивало.

Реьярд ушел, оставив свою флягу и пообещав показать ручей. Что ж! Знать, где находится чистая вода, тоже неплохо. По крайней мере, не придется ни у кого об этом спрашивать. Еще бы плед да кусок хлеба, и жизнь, можно сказать, налажена. Почти. В конце концов, быть наградой кому-то, не самое приятное ощущение.

Я не заметила, как задремала, очнулась от того, что меня все же накрыли пледом.

– Извини, – сам владетель собственной персоной, – пленных оказалось больше, чем мы рассчитывали. Это все, что осталось.

А плед-то не плох, хоть и пах дымом от костра.

– Это ведь твой, не так ли? – спросила ради интереса, потеплее укутываясь в уютные недра.

– Какая разница, даже если он и мой?

Он сунул мне в руки крынку молока и кусок хлеба – поистине королевское угощение для голодной и уставшей полупленницы. В животе призывно заурчало, но насладиться в полной мере не хватало сил.

– Ты чего? – в голосе Регьярда слышалась тревога. – Тебе совсем плохо.

– Просто… – решила быть честной, протягивая обратно кусок на удивление свежего хлеба. – Нас совсем не кормили несколько дней, и пить давали очень мало. Я не могу пока есть, отдай хлеб кому-нибудь, а молоко я выпью.

Он долго смотрел на меня, пока я захлебываясь пила молоко, таким вкусным оно мне казалось в тот момент, что я никак не могла им насытиться.

– Спасибо! – выдохнула, когда перевела дыхание.

– Я принесу еще, – кивнул Регьярд, забирая кубок и все еще глядя на меня, будто бы увидел на мне нечто удивительное. Так и ушел, оглядываясь.

Не бог весть что, но на всякий случай, я огляделась – то же пыльное изодранное платье, что было на мне в день пленения, спутанные грязные волосы, стертые веревками запястья рук. Обтерла лицо… и вот незадача – над верхней губой оказывается осталась молочная пена. Горец, поди, теперь насмехается надо мной. Даже обидно стало, что выставила себя смешной и глупой.

– Извини! – раздался голос горца совершенно неожиданно и совсем рядом. – Но молока больше не оказалось. Только вода.

Он подошел с другой стороны и, казалось, что за этот короткий срок, что отсутствовал, он обегал весь лагерь в поисках молока.

– Ничего страшного, – мне стало еще больше неловко от его заботы, – мне хватит и этой кружки.

– Возьми хлеб, – протянул Регьярд мне ту самую краюху, от которой я отказалась, – еды всем хватило, а тебе завтра этот кусок пригодится.

– Хорошо, – я спрятала хлеб в кармане оборванного платья, и правда может пригодиться.

– Отдохни, – произнес владетель гор, – завтра рано выдвигаемся.

– Я… – запнулась в страхе не зная, как правильно начать разговор, чтобы горец не вспылил. – Ты, правда, заберешь меня с собой?

– У меня нет привычки отступаться от своих слов! – ответ был таким же твердым, как и скалы его земель.

– Но… я не могу с тобой поехать. В родных краях у меня остался жених.

Регьярд странно посмотрел на меня.

– Если у тебя остался жених, который тебя любит, он придет сюда, если он захочет, чтобы ты была только его – он вызовет меня на бой, и, если ты ему действительно дорога, то победит.

– Это невозможно… – в ужасе прошептала я.