Наивный наблюдатель - страница 17

— Неужели майор Кротов окончательно сбрендил и решился воспользоваться нашими профессиональными услугами? — удивился Горский, выслушав короткий, но насыщенный доклад Зимина о переговорах с Марго. — На его месте я бы не спешил.

— Ты думаешь, что это правда?

— А зачем бы еще Марго стала разговаривать с тобой?

— Ну, знаешь ли!

— Романтическую версию событий я рассматривать отказываюсь, как абсолютно оторванную от реальности и откровенно наивную.

— Про Марго я с тобой согласен. А вот про майора мне что-то не верится.

— Не думал, что майор сломается так быстро, — сказал Горский. — Любой начальник рано или поздно начинает испытывать навязчивое желание распространить свое могущество не только на пространство, но и на время. Это не лечится. Мания величия — заразная профессиональная болезнь начальников. В их мозгах обязательно возникает странная деформация сознания, мешающая адекватно воспринимать реальность. Они действительно думают, что бессмертие вполне справедливая награда за их тяжелый административный труд.

— Ты считаешь, что записывать сознание начальников на внешний носитель дурно?

Горский не успел ответить. Дверь приоткрылась, и в кабинет, почти бесшумно, просочился личный секретарь майора Кротова.

— Работаете? — задал он риторический вопрос и сам же на него ответил: — Работаете!

Горский с осуждением посмотрел на него, но секретарю было наплевать и на него, и на осуждение, он произнес фразу, ради которой пришел:

— Вас хочет видеть майор Кротов.

— Нас? — переспросил Горский.

— Нет, вот их, — секретарь указал пальцем на Зимина, ему было приятно оставить Горского с носом.

Идти не хотелось, почти наверняка майор Кротов хотел продолжить бессмысленный спор о любезной его сердцу сферической логике. Надо полагать, приготовил весомые аргументы.

Участившиеся в последнее время нападки на старую науку Зимин связывал с внедрением государственной идеологии идеального потребителя: сбыт продукции следовало защитить от рационального мышления. Этого требовала экономика. Притягательные стороны жизни, сбросившей оковы детерминизма, были общедоступны и просты для понимания. Жить людям стало намного проще и веселее. К тому же, новые науки были популярны и лучше продавались. С этим спорить было трудно.

— Проходите, — сказал майор Кротов. — Вижу, что несладко вам приходится. Защищать давно отвергнутые жизнью принципы старой науки — безнадежное дело, но жалеть я вас не собираюсь.

— На моей стороне логика, а не ваша жалость.

— Далась вам эта логика. Поговорим об арифметике. Согласимся, что для нас, в нашем мире, дважды два равно четырем, — сказал майор. — Но если вы возьмете за точку отсчета не ноль, а, допустим, пять по одной оси, тридцать четыре по другой, минус двадцать по третьей, то увидите, что дважды два так же будут равняться четырем, НО — эти четыре не будут совпадать с четверкой из первой системы. Вывод. Для того, чтобы любые выводы стали более универсальными, необходимо изначально включать в процесс противоположную точку зрения. Собственно, это позволяет делать шарообразная логика. Несовпадение четверок — вот чем должна заниматься новая наука.

— Дважды два четыре это вовсе не предположение, а факт, который очень легко доказать: возьмите две спички и приложите к ним еще две. Проделайте это подряд миллион раз. Результат не изменится.

— Ваше спичечное доказательство не подходит для доказательства каплями воды. Возьмите вместо спичек капли, и вы получите одну каплю. Пусть ее объем стал в четыре больше — и все же для капель-то дважды два не равняется четырем.

— Арифметика оперирует абстрактными понятиями, а не физическими объектами. Если вы соедините капли — будьте уверены, что в лужице окажется ровно четыре капли. Считайте по поступлению.

— Вы спорите с очевидным фактом относительности наших знаний.

— Знания не относительны, относительны лишь наши представления. Если бы знание было относительно, у вас бы не было компьютера, коммуникатора, автомобиля и микроволновки. Вы не смогли бы читать в Интернете предсказания астрологов и общаться в социальных сетях с целителями, поскольку использование этих вещей стало возможным только потому, что техники сумели лучшим образом распорядиться полученными наукой знаниями.