Наказание памятью - страница 19
Рука женщины до боли сжала цветок мандрагоры.
- Размечтался. У тебя, Бочкин, - Эдилия тронула его цветком, - может, и времени-то осталось на последний снег помочиться. А ты - ипподром...
Борис не верил своим ушам. - "Это она мне?!" От бешенства у него даже в глазах помутилось. А Эдилия выхватила из нагрудного кармашка зеркальце, и подняла его до уровня глаз Бочкина.
- Смотри! У тебя уже и пятак растёт.
- Че-го?! - ещё больше взбеленился Бочкин. И замахнулся. - Да я из тебя...
И тут в зеркальце он заметил... свиное рыло. Волосы на голове зашевелились. А поднятая для удара рука стала сжиматься роговым панцирем. Ещё два-три мгновения и Бочкин всем своим немалым весом рухнул на тропу. Из-под его живота словно пуля выскользнула мокрая бутылка. От непередаваемого ужаса Бочкин высоко взвизгнул и отчаянно заелозил ногами. Подняться удалось не сразу.
- Блин! У меня же давление! - возмутился он.
Но тут же забыл об этом. Его горло перехватила золотая удавка. Когда-то он сам её выбирал по принципу: пусть короче, но толще. А теперь от удушья у него уже глаза лезут из орбит, а цепь всё не рвётся. Эдилия сбегала к себе за кусачками. И когда Бочкин уже потерял последнюю надежду вдохнуть воздуха полной грудью, Эдилии удалось перекусить одно из звеньев. Оно тут же разогнулось, и цепь упала в траву. Борька шумно и радостно задышал. Эдилия стащила с него майку, наступила ногой на разорванные шорты. Легонько пнула его под зад.
- Ну-ка, отойди.
Кабан сделал пару шагов и остановился. Эдилия собрала в один из брошенных пакетов вещи Бочкина, в том числе цепочку, часы и телефон, отнесла этот пакет к самому ручью и сунула его в куст орешника. Вернулась к вёдрам. Кабан всё ещё стоял на прежнем месте, будто на что-то надеялся. Эдилия подошла к нему и похлопала по спине.
- Ну вот, сосед, и сбылась твоя заветная мечта. Ты теперь волен жить той жизнью, что тебе по душе. Вся земля у твоих ног. Только вот к рукам тебе прибрать её уже не удастся.
Да. Советую убраться отсюда и побыстрей. А не то твои родичи так возьмут тебя в оборот, не обрадуешься. И не вздумай безобразничать на моём огороде, - погрозила она. - Ну, всё, Боря, наслаждайся жизнью. Пока.
Как ни странно, но в этот раз Эдилия ехала домой с лёгким сердцем.
А Бочкин советом пренебрёг. Да и с какой стати он уйдёт от всего того, что сам "потом и кровью" добывал в этой жизни? Годы ушли у него на то, чтобы где ловкостью и нахальством, где хитростью, а подчас и подлостью, сколотить себе капитал. А теперь всё это бросить?
Привыкая к новым ощущениям, Борька лежал на земле и думал:
- Это ж надо было так вляпаться! Не терплю, когда мне кто-то мешает. А тут путается под ногами какая-то безмозглая курица. Хотел её на место поставить. Ну, кто ж знал, что она колдунья? Надо было всё-таки сбить её тогда. Ну, отсидел бы года три. Зато потом жил бы в своё удовольствие.
А сегодня? - Гости понаехали на барбекю: дядька со своими, шурин с семьёй. Мяса заготовили. Куда отправиться - куча вариантов. Но всем хочется водки. А за рулём негоже быть сильно пьяным. Вот и отправил сына в рощу поискать для нас подходящее место. А он, бестолочь, приходит и сообщает, что не нашёл. Спрашиваю: - Кем-то заняты? - Нет, говорит, загажены.
Вот скоты! Кто должен за рощей следить? Предлагаю: - Может, сами приберем? А сын: - Да там грузовиком вывозить надо. - Не поверил, пошёл сам искать. И точно ни одного чистого места не осталось. Ну прямо зло взяло. А тут и эта вяленая барби под руку... М-да.
Бочкин поднялся и побрёл к своему бывшему жилищу. У его ворот - машины с дверцами нараспашку. Все ждут хозяина. В его джипе - жена с журналом на коленях, а на заднем сиденье - дремлющий сын.
Что взбрело в поросячью башку Бори Бочкина, трудно сказать. Может, от перегрева, может, с отчаяния, но он вдруг разогнался и влетел на своё законное водительское место, как торпеда. И... застрял. Видимо, свои габариты и ограниченные возможности он ещё, как следует, не прочувствовал. Жена и сын из полусонного состояния мгновенно перешли в полуобморочное, а потом вылетели из машины, как ошпаренные. А визгу столько!.. что и Борьке самому страшно стало. Да поздно.