Наклонная плоскость - страница 4

Последней каплей стала битва с насекомыми с помощью некой фирмы, предоставляющей такие услуги. Фирма пришла в фирменной одежде, распылила вонючую фирменную жидкость с фирменной наклейкой, а заодно лишила семью Клюевых последней части сбережений, которые хранились в самоваре. Место в самоваре было гордостью матери Варвары и она даже восхитилась находчивостью молодых людей, которые смогли обнаружить его и нейтрализовать буквально за несколько минут ее отсутсвия в комнате.

Для проживания выбрали глухую деревню под Муромом. Там никакой опасности застать погрязшую в грехе цивилизацию не было. Из трезвых мужчин там жил один директор школы. Он не грешил, а напротив, был даже очень образованным, начитанным, к тому же праведно проживающим в браке с благоверной супругой, осталось только непонятным, где ему в этакой глуши блеснуть этими атавизмами. В школе его имелось шесть учеников. Директор вел у них все уроки, кроме физкультуры. Для физического развития детей, существовал специальный физкультурник, дед Николай. Он был глубоким алкоголиком, как и все остальное мужское население деревни, однако четко знал, когда у него урок, ставил будильник за три часа до выхода к детям, громко кряхтел, отклыдывал бутылку в сторону и ложился спать, чтобы через три часа иметь возможность выйти на урок перпендикулярно основанию земли. Николай, по понятиям деревни, был прямо заслуженным учителем, и директор это ценил. Каждый раз перед уроком он встречал у дверей школы своего единственного педегога и крепко жал ему руку. Этот ритуал, говаривали в деревне, соблюдался шестнадцать лет подряд и чтился не меньше ежегодной проповеди папы Римского. Ученики были разнообразны по масти и калибру. Самому старшему было семнадцать, и в свои годы, он тоже уже был законченным алкоголиком, единственное, что отличало его от других односельчан, было умение часами ковырять в носу без отдыха и усталости. Клюевы шутили, что он и в девятый класс пошел только потому, что ковыряя в носу, совершенно невозможно ездить комбайне. А в школе за партой это очень даже возможно. Еще был Славик лет тринадцати, этот чуть что, снимал штаны, выставляя изрядное для его возраста хозяйство и скалился, оголяя мелкие зубы. И глядя в его чистые, косые глаза, становилось понятно, что отвадить его от этого занятия можно лишь посредством убийства. Была еще девочка – на ней сказался ранний алкоголизм родителей, она ничем особенно не выделялась, была доброй и тихой, но соображала и говорила большим трудом.

Варю четырнадцати с половиной лет в эту школу решили все-таки не отдавать. Ей купили краски и отправили созерцать и запечетлевать русскую природу. Посчитали, что образования для девочки у нее итак больше, чем надобно.

Запечатлеть в деревне было что: можно было коров, зайцев, крупных щетинистых свиней, деревенских алкоголиков, которые спали прямо в поле, вываливаясь в конце смены из комбайнов, как созревшее семя из колоса и много еще чего. Также можно было совершенствовать жанр, с натуры рисуя, как добродушные старушки, жены, разбирали мужиков вечером после работы, причем каждая своего и никогда их не путали, чем восхищали тогда еще крепкую и опрядную Татьяну Сергеевну. Мужики же обычно по заведенному ритуалу не хотели в избу, сопротивлись, вставали на четвереньки, громко неразборчиво пели и отчетливо матерились, а жены загоняли их внутрь дружески подпихивая ногами, и для верности плевали на них сверху очистками от семечек, не со зла, а забывы ради. В общем, все это были довольно милые и колоритные картины из жизни деревни, которые никто в живописи так до сих пор и не выразил. Татьяна Сергеевна и Сергей Николаевич считали, что именно в такой обстановке их чистый цветок Варя и вырастет настоящей русской женщиной.

В темноте светился от фанарного света иконописный лик Варвары, по ее щеке текла слеза, она чувствовала, что Гриша устал. Он даже спал устало. И чем больше он отдыхал, тем больше уставал. Она думала о том, что его подкосил четвертый ребенок. Да. Как то он сказал, что трое детей – это естественно, а четыре, похоже на помет кошки. Ей было больно думать об этом. Она не могла делать абортов и он, когда женился на ней, это прекрасно знал. Она знала, что все образуется, что нужно не роптать. Но не роптать было сложно. Вдруг она почувствовала шевеление под одеялом. Так начиналось обычно их примирение, после того, как муж объяснил Варе, что уж что-что, а секс в их доме грехом считаться не будет. Она почувстовала влажное начало примирения и начала улыбаться.