Налог на мутацию - страница 10

стр.

В ночь монолит из мягкого стекла, где жил доктор со всей компанией спасенных, лишился электричества. Враз потухло и смолкло все, что обслуживало население. Приборы и механизмы словно умерли.

Франкенштейн выскочил на улицу, огляделся — у соседей вдалеке светились окна.

Забрался в кабину припаркованного на лужайке микробуса — не заводится.

— Я говорил! — Он вылез, чертыхаясь, пнул машину, запрыгал на одной ноге. — Перебираться надо…

Наутро вездесущая Лана принесла весть о новом мутанте на границе. Трое крепких мужиков доставили бессознательное тело, одетое в роговую оболочку. Ратиш с ужасом смотрел, как они взвалили его на обеденный стол, наскоро превращенный в операционный. Ему казалось страшным увидеть собственную копию — к операции готовили розового рабочего.

Анестетик ввели через рот, и пациент отключился, перестав ворочать глазными яблоками. Затем доктор, обряженный в белое, аккуратно надсек грудную пластину острым лезвием. Стараясь не повредить кожу, начал отделять бронированные части, приросшие к телу. И тут разом включилось электричество: застрекотали кухонные механизмы, вспыхнуло освещение, ослепив собравшихся. Пальцы Франка дрогнули, однако он с нервным всхлипом продолжил работу.

Внезапно сзади подкатил домашний робот-гувернер, протянул вперед держатель, которым обычно подавал на стол пищу, разложенную по тарелкам. Лана, стоявшая рядом с хирургом, попыталась оттолкнуть автомат, но тот словно прирос к месту. Девушка досадливо махнула ладонью, отвернулась.

Когда с потолка опустился тонкий шнур, тянущийся к груди пациента, его попытались перерубить скальпелем. Один из коммунаров, прикоснувшись к металлу, пошатнулся и упал. Словно змея, шнур метнулся, «укусил» уродливый бронежилет, и в помещении начал разливаться удушливый запах — кислотный.

Франк ладонью в стерильной перчатке прикрыл распахнувшийся рот, выронив острие.

— Компьютерный Вождь… Программа заработала, — произнес он глухим голосом.

Кухонный робот тронул его металлическим держателем, медик нелепо дернулся, остекленевшие глаза стали пугающе огромными. Он вздрогнул и, словно деревянный, с грохотом упал навзничь.

Ратибор заметил, как шнур метнулся к другому коммунару, а робот — убийца доктора переместился по направлению к его товарищу. Он схватил за руку оцепеневшую Лану:

— Скорее отсюда!

Они выскочили на улицу. Взбесившаяся техника грохотала внутри. На лужайке ожил микробус, повернулся в их сторону.

— Ложись! — Он толкнул девушку, придавив ее сверху. — Мы должны лежать, словно мертвые, — зашептал ей в ухо. — Иначе убьют…

Она выскользнула из-под него:

— Обалдел?! Бежим!

— Нет! Микробусы не могут стрелять! Они созданы для перевозки пассажиров!

Но тонкий луч яркого света вырвался из небольшой антеннки на крыше, девушка рухнула плашмя. Ратиш уткнулся лицом в землю. Горький комок подкатил к горлу, впервые из его глаз потекли слезы.

Через пару секунд транспорт погибшего доктора уставился невидящими фарами в противоположную сторону, в доме все стихло. Он был один.

Оглядываясь на двери дома, подполз к неподвижной Лане. Прильнул ухом к груди, нащупал пульс. Мертва? Внезапно она вздрогнула, тонкая жилка на запястье дернулась, неровно заколотилось сердце. Ратиш подхватил ее и короткими перебежками, прячась за кустами и строениями, бросился прочь.

* * *

Он спрятал ее в беседке на окраине заброшенного парка. Девушка все так же не двигалась, дышала слишком медленно, сердце едва прослушивалось. Наверное, можно было что-то сделать, как-то вернуть ее к жизни, ведь сердце начало биться. Но Ратибор не представлял, что именно предпринять. Он прекрасно разбирался в электричестве и водопроводе, мог реанимировать транспорт и устранить аварию на водоканале. Но что делать с умирающими людьми — этому их не учили. Он пытался согреть ее собственным телом, обнимая, дышал ей в рот, стараясь восстановить естественные сердечные ритмы, но она становилась все более холодной и безжизненной. Трогая ее пальцы и щеки, он убеждался — Лана перестала дышать, но рассудок отрицал реальные факты.

Тело Ланы не шевелилось и все более костенело. Верить в то, что остался один, не хотелось. Один — среди людей. Невероятно!