Намерение - страница 15

Телефон выскользнул из его ослабевших пальцев. Она упрекала его в том, что он нечестен, когда яркие солнечные лучи светили прямо ей в лицо. В эти незрячие глаза.

Сердце — гнусный предатель. Она так хотела вселить к нему отвращение. Неприязнь. Заставить себя презирать этого монстра. Изнасиловал, оставляя самые ужасные воспоминания об этой ночи. Оставляя ее и без того опустошенной. Использованной.

С подобными мыслями Морганит засыпала. Проснулась же от легких невесомых поцелуев, покрывающих ее кожу. Настолько быстро и почти незаметно, словно пытался загладить вину за доставленную боль. Места, которые ныли от сильных сжиманий и укусов, успокаивались под прохладными губами, ласкающими. Извинялся бесшумно. Выражая через прикосновения то, что не произнесет вслух. Непонятно, почему…

— Что ты делаешь? — вскрикнула от неожиданности Морганит, внезапно подхваченная на руки. Выдернул так резко не только изо сна, но из глубоких ненужных грез, куда она медленно погружалась. По какому — то проснувшемуся инстинкту прижалась щекой к его груди. — Послушай, отпусти меня. Если хочешь — я уйду, только не выбрасывай, как пакет с мусором за дверь.

— Не неси бред! — прервал грубо Ральф. Услышала, как хлопнула дверь за ними. Медленно начал опускать ее. Босые ступни коснулись холодного кафеля. Звук льющейся воды и разная смесь ароматов, витавшая в воздухе, смутно донесли до нее, где они находятся.

— Зачем ты привел меня сюда? — оторопело и как — то тупо спросила Морганит. Замерла, когда пальцы мужчины ухватили край его футболки. Потянули наверх, освобождая ее. — ы же говорил…Обещал, что не будешь меня трогать, а сам…

— Разве я тебя трогаю? — усмехнулся он. — Мы просто примем душ. Вместе.

— Вместе? — задрожали ее губы. Последнее его слово обладало твердой и затаенным двусмысленным понятием. Никогда не могла представить, что будет радоваться собственной слепоте, но при представлении о том, что в тесной душевой кабинке они будут вдвоем, провалилась бы от стыда, чем что — то видеть. Вдвоем. Голыми совсем.

— Ты забыла, что чуть не устроила потоп? — напомнил Ральф, схватив ее за запястье и потянув куда — то. На ходу ухватилась за дверцу, попытавшись притормозить. Как за соломинку в океане. — Ты не хочешь освежиться? Лично я предпочитаю утренний душ.

— Сейчас же ночь, — привела решающий аргумент Морганит. Казалось, не только щеки, но и каждая клеточка сгорает от смущения. Беззащитная и обнаженная перед ним. Не в силах ничего сделать.

— Я обманул тебя, — прошептал Ральф. — Уже давно утро. Как ты могла не заметить?

— Уходи! — первое, что пришло на ум, прежде чем осознала, как глупо выдала свою слепоту. Зная правду, притворяется. Играет с ней, говоря так, будто они обсуждали простую и понятную тему. — Ты…нахал!

— Я тебе покажу нахальство, — похоже, запас его терпения кончился, и он, обхватив ее бедра сильными ладонями, поднял. Внес в кабину, поставив прямо под струи горячей воды. — Такое нахальство, от которого ты будешь краснеть днем и ночью, бабочка.

Он же прекрасно теперь знает — она слепа. Вместо жалости или презрения к ее неполноценности в его голосе ощущаются предостерегающие нотки. Хищник, не собирающийся оставить жертву. Неужели его вообще не волнует, какая она?..

Вздрогнула, когда почувствовала нечто растекающееся жидкое и холодное на плечах. Гель с ароматом любимой корицы. Его запах, оказывается, находившейся в одном из многочисленных флакончиков, которые она нащупала вчера. Снова дернулась. Подушечки пальцев втирали в ее кожу. На плечах. На ключице. Не такая уж горячая вода казалась ей кипятком. Обжигающим. Ошпаривал запретными прикосновениями.

— Я могу сама! — слабо возразила Морганит. — Ты обещал…

— Почему я не в твоем вкусе, бабочка? — его палец надавил на бьющуюся жилку шеи. Едва не задохнулась от нахлынувшего жара. Будто он дотронулся до нее невидимым раскаленным железом. — Тебе не нравится моя внешность?

— Не надо делать всего этого, — с трудовым выдавила Морганит. Поднял ее руку, раскрывая ладонь. Выдавил гель, давая безмолвно знак — он выполнил требование. Неуверенно с дрожью попыталась нанести на грудь. Нереально. Даже не ее сон. Чей — то чужой, в котором она невольно оказалась не наблюдательницей, а героиней. Вопиющая бурная фантазия. Ни разу не осмеливалась и представлять столь развращенную сцену. Дрожала.