Нанкин-род - страница 2

покорно работали палками во славу его покоя. И десятки слуг подавали ему прохладное виски в те дни, когда яростные укусы солнца устилали трупами задохнувшихся рикш улицы китайских городов.

Ворд привык к положению деспота. Революция отменила китайский мандаринат, но белые мандарины в Китае сохранили полностью все свои привилегии.

Было очень приятно чувствовать себя неограниченным властелином в стране, где английские пушки создали великолепный оазис для белых хищников.

Липтон Ворд сознательно относил себя к породе белых волков, призванных существовать за счет слабых овец. Еще до приезда в Китай он прошел хорошую подготовительную школу на севере Америки и в латинских республиках, где бешено играл в рулетку жизни, ожидая счастливого случая.

То были молодые, звенящие годы, не лишенные своеобразной поэзии. То была «прелесть Юкона», когда поиски золота дороже самого золота, когда ночи на снегу и отдаленный волчий вой милее спокойного сна под теплым одеялом.

Снега Юкона легли серебром на стареющих, но все еще горячих висках; это им улыбался Ворд, глядя теперь на свое отражение в зеркале.

Настоящее золото Ворд нашел в Китае – в этом комфортабельном Эльдорадо для иностранцев, где можно было разрабатывать драгоценные залежи, не портя наполированных ногтей, не снимая хорошо выутюженного смокинга.

Знакомство Ворда с Китаем не пошло дальше коммерческих обследований. Он не смог бы сказать, в какой провинции родился Конфуций, но места, где выгоднее всего можно было сбывать запрещенные товары, он знал лучше китайских купцов.

Если бы его попросили нарисовать Китай, он изобразил бы корову с восемнадцатью сосками (по числу китайских провинций), а в стороне – удобно лежащего в кресле европейца, лениво наблюдающего за армией китайцев, терпеливо собирающих удой в большое ведро с надписью «Европа».

Старый Китай не интересовал Ворда. Он никогда не заглядывал в храмы, предоставляя это удовольствие туристам и антикварам. В новом Китае он видел только поставщика и покупателя., Свободное время он проводил в среде себе подобных, играя в кости, распивая коктейли, танцуя и празднуя рождение короля. Его хорошо знали по всему побережью от Циндао до Гонконга.

Он был председателем шанхайского клуба английских стрелков, и на состязаниях несколько лет под ряд его команда брала кубок муниципалитета за сверхметкую стрельбу.

Волнения среди китайских рабочих и студенческие манифестации Ворд приписывал исключительно влиянию русских большевиков, которых он ненавидел звериной ненавистью, чувствуя в них своих смертельных врагов.

Ворду не приходилось сталкиваться с живыми большевиками, но их портреты в журналах приводили его в ярость. Эти люди в темных блузах напоминали ему минеров, которых он встречал в американских горах; от них веяло такой же крепостью и упорством.

– Красные ковбои, – пробормотал Ворд, – желающие накинуть лассо на всякого, кто не хочет сам себе чистить сапоги.

Ворд налил виски и посмотрел на часы. Часы показывали пять минут восьмого. Ворд коснулся палочкой гонга – низкий рокот поплыл по комнате.

– Не надо машины. Я пойду пешком, – сказал Ворд появившемуся бою. – Если мисс Китти будет звонить, скажи ей, что я зайду к ней попозже.

Бой подал пальто и открыл дверь.

На улице было холодно. Дул капризный февральский ветер. Пальмы и фиговые деревья тряслись у каменной ограды, как раздетые нищие. Поблескивавшая асфальтовая мостовая казалась застывшей рекой.

Ворд задержался на последней ступеньке лестницы.

По черному льду скользили похожие на гробы автомобили. Медленные звонки рикш перекликались с протяжными переливами модного «Wedding Bells Walse»[2], под звуки которого вальсировали автомобили.

– Алло! мистер Ворд, – раздался звонкий голос, и маленький автомобиль, прошуршав заторможенными колесами, причалил к тротуару.

– Это вы, Дальтон?! – узнал Ворд краснощекого восемнадцатилетнего крепыша, недавно присланного из Лондона в шанхайское отделение «Британской страховой кампании». – Как дела?

– Первый сорт! – весело ответил юноша. – Я пробую свою новую машину. Мечта!.. Хотите – покатаю?