Наполеон. Годы величия - страница 15
Победа при Маренго, несомненно, обеспечила завоевание Италии. Поэтому первый консул, считая, что его Присутствие в Париже более необходимо, передал командование французскими войсками в Италии генералу Массена, а сам подготовился к повторному пересечению гор.
Между Вильнев-ле-Руа и Сен, при спуске к мосту Монтеро, в тот момент, когда экипаж, запряженный восемью лошадями (первый консул уже путешествовал По-королевски), быстро мчался вниз, а лошади рванулись в галоп, неожиданно втулка в одном из передних колес выскочила из обоймы. Местные жители, стоявшие вдоль дороги и все видевшие, наверняка, сделали все возможное, чтобы остановить форейторов, но у них ничего не получилось. Экипаж с грохотом опрокинулся. Первый консул совершенно не пострадал. Он был вытащен наружу через одну из дверей. Это происшествие не помешало первому консулу, он немедленно пересел в другую карету и добрался до Парижа без каких-либо других приключений. Ночью 2 июля он вышел из кареты у входа в Тюильри.
Как только весть о возвращении первого консула разнеслась по Парижу, все население города вышло на улицы, заполонив дворы и сады. Некоторые скопились вокруг окон павильона «Флора» Люксембургского дворца в надежде хотя бы мельком увидеть спасителя Франции и освободителя Италии.
В тот вечер не было ни одного человека, ни богатого, ни бедного, кто бы отказал себе в удовольствии разукрасить и иллюминировать свой дом или свою мансарду. Сразу же по прибытии в Париж первый консул узнал о смерти генерала Клебера. Кривой кинжал араба нанес смертельный удар этому великому военачальнику в тот самый день, когда под обстрелом пушек в Маренго пал другой герой египетской кампании. Это вероломное убийство было для первого консула большим горем, чему стали свидетелями мои собственные глаза. И тем не менее клеветники посмели утверждать, что он радовался этому печальному событию, которое, даже если рассматривать его вне политического резонанса, стало причиной потери завоеваний, обошедшихся ему столь дорого, а Франции стоивших массы пролитой крови и громадных расходов. Другие жалкие негодяи, еще более глупые и пакостные, дошли до того, что сфабриковали и распространили за границей фальшивку о том, что первый консул самолично организовал убийство своего товарища по оружию, которого он оставил вместо себя во главе армии в Египте. Для этих негодяев у меня есть только один ответ (если вообще нужно им отвечать), а именно: они никогда не знали императора.
Однажды я был в спальне первого консула в тот обычный для него час, когда он занимался утренним туалетом. Я осуществлял обязанности главного камердинера вместо Гамбара, который временно отсутствовал в замке или чувствовал недомогание. В этот момент первому Консулу доложили о приходе Жерома Бонапарта, которому тогда едва исполнилось семнадцать лет. На этого Молодого человека часто поступали жалобы. Жером никого не боялся, за исключением своего брата Наполеона, который всегда делал ему замечания, воспитывал его и журил, словно тот был его собственным сыном. Время от времени в семье возникал вопрос о направлении Жерома на морскую службу — не для того, чтобы Обеспечить ему карьеру моряка, а скорее для того, чтобы оградить от соблазнов и искушений, которые постоянно Появлялись на его пути благодаря высокому положению его брата и которым он был не в силах противостоять. Можно было себе представить, чего стоило Жерому отказаться от удовольствий, столь доступных и столь восхитительных для молодого человека. Он не упускал случая демонстрировать свою негодность для морской службы и, как говорят, зашел так далеко, что был отвергнут за некомпетентность экзаменационной комиссией морс-:ого флота, хотя мог легко подготовиться к экзаменам. Однако воле первого консула следовало подчиниться, и Жером был вынужден ступить на борт корабля.
В то утро, после нескольких минут беседы по поводу морской службы, во время которой первый консул не переставал журить младшего брата, тот заявил: «Вместо того, чтобы отсылать меня в море, чтобы я погиб там от скуки, ты должен был сделать меня своим адъютантом». — «Ну что ж, малыш, — с теплотой в голосе ответил первый консул, — подожди, когда пушечные ядра испещрят морщинами твое лицо, вот тогда я подумаю о твоем предложении».