Наполеон. Годы величия - страница 17

Тогда я попросил их вызвать привратника, как только он прибыл, меня пропустили и я ринулся в замок, где узнал обо всем, что случилось. Через некоторое время в замок прибыл первый консул, который немедленно был окружен офицерами и домашними. Все присутствовавшие находились в состоянии крайнего возбуждения. Когда первый консул вышел из кареты, он выглядел спокойным и улыбался, даже казался веселым. Войдя в вестибюль замка, он, потирая руки, обратился к офицерам: «Ну что ж, господа, мы едва спаслись!» Офицеры буквально содрогнулись при этих словах от возмущения и гнева. Первый консул затем вошел в большой салон на первом этаже, где уже собрались государственные советники и высокопоставленные лица; но едва они начали поздравлять его, как он прервал их в такой страстной манере, что его услышали и вне салона. Нам рассказали, что после этого совещания у него произошла довольно нелицеприятная перебранка с г-ном Фуше, министром полиции.

В тот вечер, укладываясь спать, первый консул, смеясь, спросил меня, был ли я напуган. «Больше, чем вы, мой генерал», — ответил я и подробно рассказал ему, как я узнал о роковой новости, находясь в театре «Фейдо», и как побежал, забыв про шляпу, к самым воротам замка, где часовые пытались помешать мне войти. Первого консула развлек мой рассказ о богохульственных словах и бранных эпитетах, которыми меня наградили часовые, защищая вход на территорию замка, и он сказал мне: «В конце концов, мой дорогой Констан, ты не должен сердиться на них; они всего лишь точно выполняли приказ. Они храбрые ребята, на которых я могу положиться». Правда заключается в том, что консульская охрана в тот период была не менее предана ему, чем тогда, когда стала императорской охраной. При первом же слухе о том большом риске, которому был подвергнут первый консул, все солдаты этого преданного ему отряда немедленно собрались во дворе Тюильри.

После этой грустной истории, чуть было не окончившейся катастрофой, принесшей горе почти всей Франции и поселившей печаль в душах многих семей, все полицейские силы активно занялись поиском зачинщиков заговора. Резиденция первого консула была сразу же взята под плотное наблюдение, и за нами беспрерывно наблюдали шпионы, о существовании которых мы и не подозревали. Все наши прогулки, все наши визиты, все наши выходы из замка и возвращения тщательно контролировались, и особенное внимание уделялось нашим друзьям и даже нашим связям. Но настолько сильна была преданность каждого из нас первому консулу, что никто из обслуживающего персонала не дал и малейшего повода для подозрений в участии в этой гнусной попытке покушения. Ни в этом случае, ни в других делах подобного рода его обслуживающий персонал никогда не был скомпрометирован, и никогда имя даже самого последнего из слуг не упоминалось в связи с преступными заговорами против жизни, столь ценной и столь прекрасной.

Министр полиции подозревал роялистов в совершении этой акции; но первый консул приписывал ее организацию якобинцам, поскольку они уже были виновными, заявлял он, в совершении таких же гнусных преступлений. Сто тридцать наиболее известных членов этой партии были сосланы на каторгу безо всякого суда. В настоящее время известно, что раскрытие истинных преступников, Сен-Режана и Карбона, суд над ними и последовавшая смертная казнь доказали, что догадки министра были более правильными, чем предположения первого консула.

Днем 25 декабря первый консул провел грандиозный парад на площади Карусель, где неисчислимая толпа граждан собралась для того, чтобы посмотреть парад и продемонстрировать свою любовь к первому консулу. Едва он повернул свою лошадь к передней линии гренадеров из консульской охраны, как со всех сторон раздались крики одобрения в его адрес. Он ехал вдоль рядов войск, почти шагом, очень медленно, не скрывая удовлетворения оказанным ему приемом, отвечая короткими прочувственными фразами; и возгласы «Да здравствует Бонапарт! Да здравствует первый консул!» не утихали до тех пор, пока он не вернулся в свои апартаменты.

Заговорщики, которые упорствовали в своих попытках покушения на жизнь первого консула, не могли выбрать более неподходящего периода в истории, чем 1800 и 1801 годы: ибо именно тогда первый консул получил всенародное признание и любовь не только за свои военные подвиги, но более всего за то, что дал Франции надежду на мир. Как только за границей распространились первые слухи о том, что с Австрией заключен мир, большая часть жителей Парижа собралась под окнами павильона «Флора». Слова благословения и возгласы благодарности слышались со всех сторон; затем собрались музыканты, чтобы исполнить серенаду в честь главы государства, после чего они составили собственный оркестр, под музыку которого толпа танцевала всю ночь напролет. Я никогда не видел более потрясающего и более радостного зрелища, чем тот импровизированный юбилей, который я наблюдал с верхних этажей замка.