Нарциссические дети - страница 10

Она много раз говорила, что живет только во имя меня и благодаря мне, что я – её будущий спаситель, и её жизнь подчинена мне. Если «её жизнь подчинена мне», то я должен быть лучшим, и тогда, радуясь, она не бросит меня.

При этом я не знал, чего она хочет. Она всегда была непроницаемой, она не просила о конкретной эмоциональной помощи, и вряд ли я в том возрасте и положении мог бы такую помощь предоставить. Всё, что я мог для неё сделать – быть лучшим. Самым умным, самым успешным, самым-самым, потому что я не знал, что можно и нужно делать ещё, и понимал себя, как дарящего радость маме именно победами и успехами. Я знал, что она будет любить меня, только если я буду успешен. Тогда наша связь не разорвется, и она не уйдет. А я получу любовь.

Ещё я боялся оставаться один в большом доме. В принципе. Чувствовал свою покинутость, угрозу. Это очень пугало меня – я не чувствовал себя в безопасности всё своё детство, несмотря на все потуги матери представить себя идеальной матерью. Её «идеальность» лишь обязывала меня быть «идеальным сыном». Она сама много раз говорила, что у неё «идеальный сын, идеальный ребёнок». И я чувствовал, что должен соответствовать этому образу, иначе «идеальная мать» меня покинет».

Если ребенок не чувствует себя в безопасности, если он чувствует постоянную угрозу потерять родителей, то он находится в постоянном страхе. С точки зрения эволюционной теории это равносильно страху смерти. Ведь если родителей не будет, то ребенок обречен на смерть; и, хотя сейчас-то это уже, конечно, не так, но этот страх достался нам от предков. И из страха потерять мать Вова старался быть лучшим. Фактически его стремление к достижениям сформировалось как реакция избегания потери.

Этот страх потери родителей может привести не только к нарциссизму, но и другим расстройствам личности, а также тревожности, депрессии, ОКР, фобиям. У Владимира из этого списка в дополнение к нарциссизму были еще депрессия, социофобия, ОКР.

Если хотите, чтобы ваш ребенок имел ворох психологических проблем, то создавайте в нем этот страх потери родителей, держите его в состоянии неопределенности, игнорируйте его чувства, запугивайте, что вы можете заболеть и умереть. Некоторые родители специально используют страх ребенка, что они умрут, как рычаг манипуляций: «вот ты плохо себя ведешь, и я заболею и умру», «ты сведешь меня в могилу», или «папа от нас ушел из-за тебя».

А если вы хотите, чтобы ребенок был психологически здоров, то будьте с ним рядом и не бросайте его одного, прислушивайтесь к его состоянию, сами проговаривайте свои чувства и учите его осознавать свои эмоции. Создайте ему атмосферу защищенности, надежной опоры, что вы всегда рядом, на вас можно опереться, положиться. Будьте эмоционально доступными, чтобы, когда ему надо, он всегда мог найти в вас поддержку, и он чувствовал бы за спиной надежную опору. Передайте ему всю вашу силу. Когда ребенок чувствует эту опору, у него совсем другая мотивация, он становится любознательным, мотивированным самим процессом, действием, а не страхом потери и наказания.

«Отец, ввязавшийся в мутную историю и попавший в долговую яму, скрывавшийся от кредиторов, сам чуть не был убит. В 2000-х мы даже вынуждены были сбежать на время из дома вместе с матерью, так как к нам приехали за деньгами, а отец был в бегах».

В таком тяжелом положении Вова ещё больше чувствовал на себе ответственность быть героем.

«Мать говорила, что я должен стать великим человеком, и вытащить её из этой ямы. Я должен, должен был быть совершенным, хорошо учиться». Его прямо не принуждали к этому, но только за это ему давали позитивные эмоции; узнавая о его успехах в школе, мать становилась чуточку теплее, и это он считал любовью. «Меня любили за то, что в будущем я стану великим, спасителем, а это предполагало, что я должен быть сильным и совершенным уже сейчас. Я помню, как однажды я получил случайную четверку по алгебре за контрольную. Это грозило мне тем, что я не стал бы отличником в том году. Мать меня не ругала, лишь сказала неэмоциональным тоном, что, мол, „ну всё, не будешь теперь отличником“, с каким-то оттенком… то ли пренебрежения, то ли равнодушия; но у меня была такая истерика, что я бился головой о стену. Меня не могли успокоить. Мать договорилась с преподшей, и мне позволили пересдать».