Наркопьянь - страница 11

Мужик направляется мимо нас к выходу, бубня себе под нос:

– Креста на них нет… ироды…

Одним словом псих. Или алкаш какой-нибудь. Или, что еще страшнее, алкаш в завязке. Нет хуже алкоголика, чем завязавший алкоголик. Это что-то вроде клоуна без цирка. Или пожарника, дрейфующего на льдине в открытом океане.

Запасшись впрок адресами и номерами телефонов, мы выдвигаемся на охоту.

Первая контора – глухо как в танке. Свет в зарешеченных окнах не горит, дверь заперта. Похоже, переехали. И, видимо, давно. Однако Философ не унывает.

– Давай, выпьем пивка, – говорит мне он.

От таких предложений не отказываются. И уже через десять минут мы сидим в близлежащем замерзшем сквере на заиндевевшей скамейке и тянем пиво. Людей здесь мало, а те, что есть, – какие-то серые и мутные. Похожи на привидения.

Философ рисует мне радужные перспективы нашего будущего бизнеса. Я отношусь ко всему этому несколько скептически, но меня подогревает азарт. Это что-то вроде игры в казаки-разбойники. Заняться нам, в конце концов, все равно нечем.

– Затраты минимальные, – говорит мне Философ, – а результаты максимальные. Схема идеальная, как ни крути.

– Мы пока что не сильно продвинулись в этом деле, – выдвигаю я антитезис.

– Мы только начали, брат. Дорогу осилит идущий.

Что ни говори, а оптимизма Философу не занимать. Хватит на двоих. И это при том, что в последнее время он пребывает в полосе хронического невезения.

Хотя везение – безусловно, вещь относительная. Ты можешь иметь машину, счет в банке, а потом в одно прекрасное утро тебе на голову упадет кирпич – и пиши-пропало. Мы не застрахованы ни от чего. В том числе и от неожиданного счастья.

Я делаю глоток пива. Смотрю вокруг. Унылый февральский пейзаж. Люди, изредка снующие туда-сюда. Пришибленные, придавленные грузом житейских проблем. Потерявшие душу в этом беспощадном городе. Привыкшие вставать рано утром и идти на работу, а поздно вечером возвращаться домой. Живущие на тошнотворном отрезке дом-работа-дом. И не знающие иных измерений.

Я понимаю, что, в общем-то, Философ прав: уж лучше быть наркодилером и каждый день рисковать быть прихваченным за жопу соответствующими органами, чем спускать свою жизнь в унитаз таким вот образом. Наверное, мы – последние романтики в этом загнившем мире, а наркотики и алкоголь – это что-то вроде барокамеры, нашей секретной комнаты, в которой мы прячемся от него. Мы – дети, скрывающиеся от взрослых, потому что мы не хотим быть взрослыми, потому что мы не хотим отравлять свою беззаботную жизнь взрослением со всеми вытекающими отсюда последствиями: неизбежным цинизмом и душевной пустотой.

Мы бросаем пустые бутылки в урну, почти доверху забитую мусором, и продолжаем поиски. Философ насвистывает «Кукушку» Цоя. Просвистеть деньги согласно народному поверью он не боится – их просто нет.

Нам повезло: во второй конторе жизнь пока теплится. Мы заходим и осматриваемся. Ничего особенного – серый офис со скучающими людьми, одного взгляда на которых достаточно, чтобы испортить настроение на весь день. Какая-то тетка со строгим лицом, похожая на школьного завуча, обращает на нас внимание и спрашивает:

– Вам чего, молодые люди?

Я молчу. Философ мнется, потом отвечает:

– Нам бы соляночки…

– Чего? – переспрашивает тетка.

– Ну, кислоты соляной. Продаете такую?

Тетка хмурится. Заметно, что внутри ее черепа происходят какие-то механические коловращения. Потом задает очередной вопрос:

– А вам зачем?

– Ну… – Философ думает, что бы такое сказать, но тут ему на помощь прихожу я:

– Да понимаете, такое дело… У нас двойки за контрольную по химии, вот. Учитель сказал, что поставит нам тройки, если мы ему банку соляной кислоты в лабораторию купим.

– Так и сказал? – вновь переспрашивает тетка.

Я пытаюсь понять, насколько она поверила тому, что я только что сказал, так как на школьников мы при любых раскладах похожи разве что с очень большой натяжкой.

– Так и сказал, – пытается подыграть мне Философ.

– Да-а-а, – тянет тетка. Потом берет ручку и что-то рисует в тетради, лежащей перед ней. – А вы вообще понимаете, что соляная кислота – это наркотический прекурсор?