Народные восстания и еретические движения во Франции в конце XIII — начале XIV в. - страница 21

Каковы были планы восставших? Была ли у них программа? Почти во всех без исключения хрониках указывается, что «пастушки» говорили о своем желании «идти за море освобождать Святую землю от неверных». При этом они ссылались на божественные видения ангелов, якобы поручивших им это дело и т. д. Симпатии широких слоев населения еще более вдохновляли их.

Успеху заявлений «пастушков» способствовала и общая психологическая атмосфера ожидания крестового похода, царившая во Франции. Это было связано, в частности, с тем, что одним из вопросов, обсуждавшихся на созванных Филиппом V 28 апреля 1320 г. в Понтуазе Генеральных штатах, была организация нового крестового похода. Считая себя участниками такого похода, «пастушки» по существовавшему обычаю несли палки с кошелями для подаяний.

Однако дальнейшее развитие событий показало, что призывы к освобождению Святой земли были лишь своеобразным (может быть, невольным) тактическим маневром восставших, точнее, их вождей. Используя эти призывы, они рассчитывали укрепить свои ряды и привлечь новых участников. Эта тактика не была секретом и для современников описываемых событий. Один из хронистов прямо пишет про участников движения, что они «выдумали, что у них есть намерение добиваться возвращения Святой земли».

Выяснение намерений восставших имеет, разумеется, большое значение. Историки XIX в., упоминая о так называемом благочестии участников народных движений XIII–XIV вв., не отрицали антисеньориальной направленности этих выступлений. Современные же буржуазные историки при определении целей и намерений участников движения наряду с тезисом о кознях смутьянов сводят все к религиозному экстазу, религиозным мотивам, забывая подчеркнуть значение социальной подоплеки народных восстаний (236, р, 262–264).

По всей вероятности, у участников движения 1320 г., и прежде всего у их руководителей, существовали определенные планы и намерения, направленные в первую очередь против светских феодалов, духовенства и вообще богатых людей. Один из хронистов писал, что «в городах, замках, деревнях они, как разбойники, захватывали имущество жителей этих мест и церковное имущество» (in Civitatibus, Castris, Villis bonna ipsorum locorum, et Ecclesiarum ut latrunculi Rurati fuerunt). Другой хронист писал, что некоторые участники восстания заявляли, что «следует восстать против духовенства и монахов и отнять у них имущество». Призывы к борьбе против духовенства и экспроприации церковного имущества свидетельствовали о появлении на определенном этапе восстания ацтицерковной направленности,

Однако на первом этапе движения восставшие не применяли насильственных действий, если их к этому не вынуждали. Нет сведений о том, что у них было какое-либо оружие, кроме палок; они «молча проходили через города, замки и деревни».

Но в ходе восстания его характер изменился. Восставшие все чаще стали прибегать к насилию, нападали на тюрьмы с целью освобождения заключенных. «Видя, что толпа вокруг них ежедневно растет и силы их укрепляются, пастушки стали действовать все более безрассудно», — писал хронист. Можно предположить, что восставшие открывали двери тюрем отнюдь не потому, что там находились уголовные элементы, а потому, что хотели освободить своих товарищей-бедняков, несправедливо, по их мнению, осужденных.

Хронисты нередко называют восставших «грабителями», «разбойниками» и т. д. (это всячески раздувается буржуазными историками), причем, и те и другие умышленно не делают различия между восставшими крестьянами и беднейшими горожанами и деклассированными элементами: «И умножая зло злом, к ним приходили многие бродяги и грабители, образовавшаяся масса народа равным образом и сама приходила в волнение и волновала других настолько, что они осмеливались нападать и разбойничать». Однако в действительности имелось существенное различие между разбоем уголовных элементов, от которого страдали трудящиеся, и экспроприацией восставшими средств пропитания и одежды у светских и духовных феодалов и богатых горожан. К тому же иногда кража, поджог и т. д. представляли собой в то время особую форму социального протеста народных масс.